Литературно-художественный журнал - Этажи. №2. Март 2016

После суда пришлось сказать матери – тянуть было незачем, ее и так пугало, что внук долго не навещает. Оксана пришла к родителям в субботу утром, чтобы у матери было побольше времени до ночи. По ночам тяжелей всего, это она хорошо знала. Шла пешком, через Крещатик – сначала вниз, потом в горку, мимо дома с химерами – пугающего, неустойчивого на вид, выстроенного на таком крутом склоне, что с одной стороны было шесть этажей, а с другой три.

Отец выбивал ковры: выносил во двор, развешивал на перекладине и колотил деревянной гимнастической палкой. Хлипкую бамбуковую выбивалку он сегодня уже изломал.

Оксана накапала валерьянки в рюмку с водой, протянула матери. Та отвела ее руку:

– Говори, не тяни. Он жив?

Оксана оглянулась на отца. Тот стоял над свернутым ковром, по лбу катилась капля пота. Понятно – говорить придется самой.

Мать выслушала, глядя в стол. Помолчала. Сказала:

– Никогда не прощу вас, что не была на Володичкином суде. Как вы смели решать за меня? – и не поднимая глаз, прямо держа спину, ушла в спальню, тихо прикрыв за собою дверь.

Оксана осталась посреди комнаты с рюмкой валерьянки в руках. Протянула отцу:

– На, выпей.

– Нет. Вот моя валерьянка, – он потряс гимнастической палкой, взвалил на плечо пеструю скатку ковра и вышел во двор.

Оксана легла щекой на стол, на знакомую с детства вышитую скатерть, и стала считать размеренные удары палки, гулкие в колодце двора.

6

Сын присылал бодрые письма, похожие на те, что слал когда-то из пионерского лагеря. Писал, что ему повезло: он попал в уникальное место, в зону для политических. Люди собрались интересные, есть писатели и публицисты, у них можно многому научиться. Для будущего журналиста всякий опыт полезен.

Оксана не спорила, знала: этот опыт не полезен никому.

Спустя год ее навестил товарищ сына по лагерю – украинский поэт, мягкий, уважительный человек. Только очень больной, он так и сказал: отпустили помереть на воле. Приходил еще с полгода, с каждым разом все труднее взбирался на высокий третий этаж. Однажды сказал, что пришел попрощаться: уезжает в родное село под Богуславом. В тот вечер Оксана оставила его ночевать.

Лежали, обнявшись, в темноте, за окном ветер стучал ветками мокрых деревьев. Оксана водила подушечкой пальца по дугам его седых бровей, гладила стриженую голову. Не плакала.

– Зачем ты уезжаешь?

– Там у меня есть мать. Я ж вполовину не так стар, как выгляжу.

– Оставайся. Здесь у тебя есть я.

– Нет, зозулечко, ты может и есть, та меня уже нет.

Адреса он не оставил.

7

По ночам она слушала радио, хоть и глушили сильно. Сначала о Володе говорили почти каждую неделю, потом реже. Потом снова чаще: стали читать его очерки, непонятно как переданные из лагеря. Оксана слушала тихо, не плакала, боялась пропустить слово. Плакала потом, когда кончалась передача.

По субботам готовила посылки для сына и тех, у кого не было родственников. В лагере разрешали получать одну посылку в два месяца – лишнее отсылали обратно. Не разрешали присылать мед и шоколад, а вот домашнее печенье пропускали любое. Знающие люди дали Оксане секретный рецепт сверхкалорийных коржиков, только просили чужим не рассказывать, чтоб не дошло до кого не надо. Пара таких печенюшек делала сытным лагерный тощий обед.

В ту субботу Оксана чувствовала себя неважно. Кажется, начинался грипп: болело над веками, ломило ноги. Собрала посылку, позвонила Володиному другу, попросила снести на почту, а он сказал, что на прошлой неделе уже носил.

– Совсем не соображаю, – расстроилась Оксана. – Может, все же кому-нибудь?..

– Нет, всем послали. Теперь уж только в ноябре.

Оксана легла спать, но мешочек с продуктами мучил ее: где-то люди голодные, а здесь, вот, лишняя посылка.

В ту ночь ей приснилось, будто она стоит на почте среди хмурых, бедно одетых людей. Очередь длинная, движется медленно. Сама она в бабушкином пальто, в хлопковых чулках, на голове вязаный серый платок. Пол цементный, по ногам дует, кошелка оттягивает руку. Догадалась поставить ее на усыпанный опилками пол и пинать ногой, когда двигалась очередь. Почтовая служащая глянула устало:

– Что это у вас? Порядков не знаете? Следующий! Проходите, гражданка, не задерживайте очередь.

Оксана отошла к темному окну, оперла кошелку на горячие ребра батареи и стала растерянно копаться в содержимом. Лампочка в казенном жестяном раструбе светила тускло, глаза застили слезы. Силилась и не могла понять, что не так, что нужно делать. Под руку настойчиво лез одинокий шерстяной носок. Искала пару, не находила, искала снова, горло сжимало от бессилия. На плечо легла чья-то рука, мужской голос произнес: