Георгий Мосешвили - Избранное. Том I

В конце восьмидесятых Георгий Ираклиевич, как многие чуткие и прозорливые люди, ощущал близость неминуемого краха Советского Союза как империи – надеялся на падение коммунистической диктатуры и в то же время страшился, что его могут сопровождать кровавые катаклизмы. Тогда он часто вспоминал Волошина – особенно стихи из «Усобицы». А 19–20 декабря 1989 г. написал, возможно, лучшее свое стихотворение:

Есть затертое выражение: «достойно войти в самую строгую по отбору антологию поэзии». В данном случае так оно и есть – достойно.

Позже автор исправил последний стих, желая привести его в соответствие с изменившимися реалиями: «Тот тёмный мир, где рухнул Третий Рим», – и проставил дату «1991». Не берусь оспаривать авторскую волю, но и не могу принять замену, на мой взгляд, ослабившую стихотворение в поэтическом отношении и немного исказившую в историческом. Его сила – в том числе в удивительно точном отражении и сильном поэтическом переживании конкретного исторического момента, причем момента переломного или, как тогда говорили, судьбоносного. Рискую судить об этом как один из первых слушателей и читателей. Прошла четверть века, а я до сих пор не знаю лучшего стихотворения о том времени. Дорожил им и сам Георгий Ираклиевич, сделавший его финалом своей первой изданной книги «Неизвестность».

В конце 1991 г. в жизни Мосешвили произошла значительная перемена – его пригласили работать на радио, где оказались востребованы энциклопедические знания, умение вести беседу (слушателю казалось, что обращаются прямо к нему), артистизм и редкой красоты голос. Появилась возможность рассказать широкой аудитории о любимых поэтах и музыкантах, возможность диалога с лично незнакомыми людьми, которые узнали и полюбили «дядю Гошу» благодаря передачам «Эха Москвы», потом «Говорит Москва» и «Радио София». Однако собственная поэзия оставалась если не невостребованной, то неоцененной по достоинству. Не берусь судить, считал ли Георгий Ираклиевич ее главным в своей жизни, но в конечном итоге он был прежде всего поэтом, а литературоведение, переводы и радиожурналистика оставались приложением к стихам.

22 июля 1997 г. в Центральном доме художника на Крымском Валу в Москве состоялась презентация «Неизвестности». Происходящее напоминало концерт: во всяком случае, музыки звучало больше, чем стихов. Музыка была превосходной, но пишущему эти строки (я сидел в зале) было немного обидно за стихи. На книгу, выпущенную небольшим тиражом в маленьком издательстве, появилась всего одна рецензия – в нью-йоркском «Новом журнале». «Нетусовочный» и «непробивной» автор остался известен тем, кто и так знал его.

Во второй половине девяностых Мосешвили написал мало, но счастливые перемены в жизни дали ему мощный импульс: в самом конце девяностых и в «нулевые» появилось много новых стихов. Работая над ними и возвращаясь к старым, Георгий Ираклиевич начал составлять книгу, которую хотел назвать «Стихи из времени». Он так и не подготовил окончательный текст для печати (сохранилось несколько вариантов, последний из которых приведен в настоящем издании), хотя охотно читал стихи из нее не только друзьям, но и публично – во время совместных выступлений с музыкантами. Поэтическая манера изменилась мало, разве что стало меньше риторики (в хорошем смысле) и больше мудрой умиротворенности (в наилучшем смысле). «Свидетель крушения империй», «невольный очевидец тёмных дел и современник нескольких поэтов» чувствовал себя «бедняком, что равен королю» и все чаще благодарил Бога за свою судьбу. Зоркости и иронии не убавилось. Полтора десятилетия назад он предвидел, как: