Эдгар По - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1

След любовной истомы
Свейте, свейте в конец!
В косах — блеск невесомый,
Он для сердца — свинец!

* * *

Где Лигейя? — Далеко ль,
Кто прекрасней всех дев,
Чей и помысл жестокий
Переходит в напев?

Или ты пожелала
Задремать в куще роз?
Или грезишь устало,
Как морской альбатрос, [190]

На полночном молчаньи,
Как на воздухе он,
Внемля в страстном мечтаньи
Мелопее времен?

* * *

Знаю! где бы Лигейю
Ни сковала мечта,
Та же музыка с нею
Неразрывно слита.

Ты, Лигейя, смежаешь
Много взоров мечтой,
Но, уснув, ты внимаешь
Песням, сродным с тобой, —

Что цветам, беспрерывней,
Дождь лепечет в саду,
Чтоб затем, в ритме ливней,
Поплясать их в бреду, —

Тем, что ропщут [191] при всходе
Чуть прозябшей травы, —
Звукам, вечным в природе,
Повторенным, увы!

О, далеко, далеко
Унеси свои сны,
Где источник глубокий
Спит под лаской луны, —

Где над озером сонным
В звездах вся синева,
И посевом зеленым
К ним глядят острова, —

Где, в извилинах лилий,
Дикий берег не смят,
И где в неге бессилий
Девы юные спят, —

Те, что пчел разумея,
Вместе с ними — во сне, [192] —
Пробудись, о Лигейя,
Там, в блаженной стране!

Девам спящим — в виденьи
Музыкально шепни!
(Чтоб услышать то пенье,
И уснули они).

Ибо ангелов что же
Пробуждает от сна,
В час, когда так похожа
На виденье луна,

Как не чара, чудесней
Чар, сводящих луну:
Ритм пленительной песни,
Низводящей ко сну!

Взлетели ангелы с цветов полей,
Сонм серафимов взнесся в эмпирей,
И сны, на крыльях тяжких, бились где-то
(Всем — серафимы, кроме Знанья, света
Могучего, взрезающего твердь,
Твоей преломленного гранью, Смерть!)
Всем заблужденье было сладко, слаще —
Смерть. — На земле познаний вихрь свистящий
Мрачит нам зеркала счастливых дум:
Им этот вихрь был смертным, как самум.
Зачем им знать, что свет померк во взоре.
Что Истина есть Ложь, а Счастье — Горе?
Была сладка их смерть, — последний час
Был жизни завершительный экстаз,
За коим нет бессмертия, нет жизни,
Но — сон сознательный, сон в той отчизне
Грез, что — вне рая (— вещая страна! — ),
Но и от ада как удалена! [193]

Но кто, преступный дух, во мгле какой,
Гимну не вняв, презрел призыв святой?

Их было двое, — (в небе нет прощенья
Тем, кто не понял тайного влеченья!) —
Дух-дева, с ней — влюбленный серафим.
Где ж ты была (путь помыслов незрим),
Любовь ослепшая? ты, долг священный? [194]
Им — пасть, меж слез печали совершенной.

То был могучий дух, который пал,
Блуждатель вдоль ручьев у мшистых скал,
Огней, горящих с выси, созерцатель,
При свете лунном, близ любви, мечтатель.
(Там каждая звезда — взор с высоты,
И кротко нежит кудри красоты;

Там все ручьи у мшистых скал — священны
Для памяти, в любви и в грусти пленной.)
Ночь обрела, — ночь горя для него! —
Над пропастью утеса — Энджело;
Он, озирая глубь небесной шири,
Глядел с презреньем на миры в эфире.

С возлюбленной вот сел он на скале;
Орлиным взором стал искать во мгле,
Нашел, — и, снова обратясь к любимой,
Ей указал на блеск земли чуть зримой.

РАССКАЗ ЭНДЖЕЛО

«Ианте! милая! следи тот луч!
(Как сладостно, что взор наш так могуч!)
Он был не тот, когда я в день осенний
Покинул Землю, — ах! без сожалений!
Тот день, — тот день, — припомнить должен я,
Закат над Лемном [195] час, лучи струя —
На арабески залы золотой,
Где я стоял, на ткани с их игрой
И на мои ресницы. — (Свет заката!
Как веки им пред ночью сладко сжаты!)
Цветы, туман, любовь, — мне мир был дан,
И твой, персидский Сади, Гюлистан!
Но этот свет! — Я задремал. — И телом
На дивном острове смерть овладела
Так нежно, что не дрогнул шелк волос,
Не изменилось тени в зыби грез.

Последней точкой на земле зеленой
Был для меня храм гордый Парфенона, [196] —
Тот, в чьих колоннах больше красоты,
Чем жгучей грудью выдаешь и ты.
Лишь время мне полет освободило,
Я ринулся, — орел ширококрылый, —
В единый миг сливая все, что было.
Меня опоры воздуха несли;
Внизу ж открылся уголок Земли:
Я различал, как в движимой картине,
Ряд городов разрушенных, в пустыне…
Все было так прекрасно, что желать
Почти я мог — вновь человеком стать!»