Николай Туроверов - «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы

Не с сложенными на груди, а с распростертыми руками,
готовыми обнять весь мир, похороните вы меня.
И не в гробу, не в тесной домовине, не в яме,
вырытой среди чужих могил, а где-нибудь в степи
поближе к Дону; к моей станице, к старому Черкасску,
на уцелевшей целине, меня в походной форме положите
родного Атаманского полка.
Кушак на мне потуже затяните, чтоб грудь поднялась,
будто бы для вздоха о том, что все на свете хорошо…
И сыпьте землю, не жалея: земля к земле и к праху прах!
Мне положите в головах все то, что я писал когда-то, ―
чем жил во сне и грезил наяву…
И крест из камня дикого поставьте,
курганчик новый крепко утоптав, чтоб Дон,
разлившись полою водою, его не смыл, а только напоил.
И по весне на нем веселым цветом начнет цвести
лазоревый цветок, приляжет отдохнуть,
уставший от скитаний, бездомный чабрецовый ветерок.

Увозили раненых. Убитых
Зарывали наспех. Бивуак
Был в кострах. У придорожного корыта
Двух коней поил седой казак.
Кони пили жадно. Над полями
Свет стоял вечерний, золотой.
Дым стоял над русскими кострами,
Горький дым в долине голубой.
Треббия. Италия. Из чашки
Щи хлебал неспешно старичок,
В пропотевшей бязевой рубашке,
Бросив полотенце на плечо.
Треббия. Италия. А где-то
Есть Кончанское ― родительский порог.
Нет конца, и края нет у света
Для солдатских полусбитых ног.
Нет суровее солдатских разговоров:
Об увечьях и о смерти, наконец.
― Александр Васильевич Суворов
Не фельдмаршал, а родной отец.

Ветер был такой ужасный,
Что, казалось, все деревья
Будут вырваны с корнями,
В поднебесье улетят,
Где дымился темно-красный,
В тучах с медными краями,
Разгораясь постепенно
Ужасающий закат.
И, казалось, что на свете
Никогда уже не будет
Ясных дней, ночей спокойных,
Жизни мирной и простой, ―
Будет только этот ветер,
Тучи в огненной полуде,
Да осенний лес шумящий,
С облетевшею листвой.

Никто нас не вспомнит, о нас не потужит;
Неспешной водой протекают года.
И было нам плохо, и станет нам хуже, ―
Покоя не будет нигде, никогда.
Да мы и не ищем спокойного года,
Да нам и не нужен покой:
Свобода еще с Ледяного похода
Для нас неразлучна с бедой.

Бог спас деревню от беды!
Поля завалены снопами,
Стоят счастливые сады,
Отягощенные плодами.
Теперь ничто им не грозит ―
Ни град, ни засуха, ни ветер,
И синева легко сквозит
Сквозь листья…
Маленькие дети
Спешат веселою гурьбой
Туда, где опадают сливы,
Они счастливы, Боже мой,
По настоящему счастливы,
Как день воскресный без забот,
Как звон пчелы, домой летящей,
Как этой ласточки полет,
Такой воздушный и скользящий.

Любезны мне пчела и муравей ―
Бог знает, кто из них трудолюбивей, ―
И праздный полуночник-соловей,
И ворон-вор, гуляющий по ниве.

Лежу в траве. Гляжу ― не нагляжусь
На облака, на небо голубое,
Родное, недалекое ― такое,
Что, кажется, рукой его коснусь.

Поскупей на слова, посуровей;
Но нежней и сердечней втайне,
Не боясь ни смерти, ни крови,
Ни в жизни, ни на войне.
Короче, как можно короче,
В стихах о себе, о судьбе.
Но всецело: и дни, и ночи ―
О тебе, о тебе, о тебе.

Казалось бы: пора и на покой, ―
Кой-что забыть, со многим примириться,
По осени в дубраве золотой
С минувшим летом распроститься.
Дни холодней. И скоро первый снег
Слетит с небес, закружится по полю;
Но вот ― древесный молодой побег
Еще упорно тянется на волю,
Еще трепещет свежею листвой,
Когда вокруг давно все омертвело…
Моя душа, что делать мне с тобой,
Любовь моя, что мне с тобою делать?

Почему с утра я полупьяный ―
Захмелел внезапно без вина,
И не улица, а светлая поляна
Мне сегодня из окна видна;
Не дома парижского предместья,
А деревья распушились по весне,
И шумят с весенним ветром вместе
И стучат в окно ветвями мне…
Боже мой, откуда столько счастья
О котором рассказать нельзя, ―
Почему мне: и Твое участье
И все люди, до единого, друзья?
Ведь кругом все смутно и неверно,
А я сам давно погряз в грехи…
Это кто-то написал, наверно,
За меня хорошие стихи.