А подруг у меня много в новой школе. Свита целая. Мы сидим у одной из подруг после школы и едим гречку с майонезом, еда неудачников, но другой тогда не было. И я солирую в своих розовых дутиках и модных лосинах. Я же, мать вашу, кандидат жизненных наук. И все слушают, слушают, восхищаются, впитывают. У меня уже солидная свинья-копилка с историями в арсенале. И про секс, и про несчастную любовь, и про сиротство, и про предательство, и про гламур.
А главное – про светлое будущее. Я часами могу об этом. В красках, с жестами итальянки, да покруче, чем Ванга! И не только про свое будущее. Про чужое тоже люблю погадать. Рисую картинки и всем хорошо. Щедрой рукой отсыпаю бриллианты и счастливую любовь, всем кто готов слушать. Дарю будущие подвиги и открываю Америки с Парижами. Мне не жалко, пусть у всех все сбудется. И каждой по кабриолету!
Уроки? Домашка? Да ну его! Жизнь куда круче, чем Фет с геометрией. А химия просто тоска. История может быть только? Но тоже, кому это нужно? Старье ни о чем. Все правили и умирали, крутили, вертели, боролись.
Да ладно, вон говорят, что евреи бегут до Америки! Может и мне рвануть? Через Италию, феличита! Снова домашку не сделала, ужас!
А через несколько лет, я встретила одну из тех, с кем мечтали. Она шла с коляской, уже как и я молодая мамаша. Моя одноклассница.
Мы сели на лавочке, закурили. Как ты? Как она, а помнишь? А он?
И тут она мне говорит: «Послушай, а ты не меняешься. Все такая же странная. Ох, как мы тебя ненавидели в школе. Ты была такая, другая. И мы ненавидели сильно. Ты была тем человеком, который как только за дверь, о нем одни гадости в спину. Но тихо всегда, ибо громко боялись»
* * *
Не спешить и успеть, даже в рассветах.
Полюбить, умереть. Такое длинное лето.
Я поставила точку. Ты самый лучший.
Я закончила. Без тебя невозможно скучно.
Есенин повесился в Англетере. Драма.
Мне грустно от этого очень, мама.
Одна. Уроки. Не сдан экзамен. Химия.
Его глаза не мои. История непоправимая.
Зачем мне химия, если не совпадает?
Ромашки оборваны. А ведь он все знает.
Он просто мимо. И нас уже не спасут.
Есенин повесился. А остальные живут.
Я выросту, мама. И буду странной.
В чужих глазах как осколок острый.
Застывшая девочка, вечная драма,
Которая делает сложным простое.
Есенин повесился. Верю в причины.
Сама бы рядом. Но дела не окончены.
Проходят мимо подруги, мужчины.
Соедините с Есениным, это срочно.
Уроки. Химия. Борщ. Бесконечность.
Я параллельность сама придумала.
Есенин повесился. Я гадаю на свечках.
Полуприкольная. Полубезумная.
Есенин. Смерть. Объяснять так длинно.
Болезнь проклятая разыгралась.
Ищу веревку. И к ней причины.
И исключаю любовь и жалость.
Я вечно мимо. Сама все придумала —
Любовь безумную и глаза голубые.
Я очень надеялась, думала, самая умная.
Есенин умер. И я через запятые.
Я так надеялась. Химия с геометрией.
Шестнадцать лет. У меня есть ты.
Есенин повесился. Отчаяние до смерти.
И я. Глаза. Любовь моя. И мечты.
* * *
огда я закрываю глаза, я оказываюсь далеко от того места, в котором нахожусь сейчас. Среди велюровых американских кресел и штор с голубыми кораллами. Я стараюсь дышать спокойно и ровно, дабы не спугнуть свое внутренне путешествие. Я переношусь туда, куда не продают горящие туры и билеты по специальным ценам. Туда, куда нет дороги, и проще добраться на полюс к пингвинам, через Чили и сто пятьдесят пересадок. Я оставляю свои взрослые американские горки и путешествую налегке.
Я покидаю Швабинг, сытый и благополучный, весь в цветном Югентстиле, со множеством странных магазинчиков, торгующим барахлом и немодными вещами, с сотней странных кафе, в массе своей безликих, как и весь немецкий дизайн… Люблю гулять по этому району, но, закрывая глаза, оказываюсь на Патриарших. Еще до всего, еще до того, как нам всем пришлось эмигрировать в новую реальность.
Туда, в розовый кирпичный дом и коммуналку, в которой ванна на львиных лапах, черный телефон на стене в коридоре, и двое странных соседей, он футболист (комната с окном во двор) она поклонница Аллы Пугачевой (огромная комната в два окна)
Читать дальше