А не маковое зерно, среди проса.
Ему говорили: не усложняй, ведь все на самом деле просто. Сноси все
унижения того, кто выше тебя ростом, и нравься тем, кто пользуется
спросом, подчиняйся головорезам из девяностых, ведь если ослушаешься,
очнешься с разбитым носом.
Ему говорили: жизнь не райские кущи да не бархатисто-песочный остров,
ты не можешь жить, как в сказке, радуясь, словно подросток; подрасти
и избавься от мечты, что под кожей наростом. Ему говорили: потухни,
как докуренная папироса, ничего не меняй, живи, как живешь, и не
задавайся вопросами; будь тихим и неброским, будь не огнем свечи,
а расплавленным воском, не пробивайся никуда со своим неутомимым
войском.
Идей. И не думай пытливым своим мозгом ни о чем серьезном.
Просто будь никем, незваным гостем в этом мире величественном и
громоздком. Будь никем. Травинкой. Земли горсткой. Льдом промозглым.
Будь кем угодно, только не доминантой и не гостом, да не целься там, где
звезды.
Ему говорили: будь попираемым, а не тем, кто следует вопреки, не зная
преград. Ему говорили: сиди тихо, избегай почестей и наград, как бы ни
старался – ты всего лишь выскочка и плагиат, ты всего лишь подобие,
суррогат. Ему говорили: избегай духовных затрат да поклонись в пояс тем,
кто разворовал твой град, потакай и внемли им в такт, а не поклонишься,
ими будешь распят.
Ему говорили: твой друг тебе не друг, твой брат тебе не брат, всяк тебе
подсыпать в кубок яд, только будет рад алчущий мести и расплат,
а не наградить дарами да сладчайшими из цукат. Ему говорили: те, кто
любят – лгут, изысканно и в аккурат, ему говорили: священна наша
система да тоталитарный ее аппарат. Ему говорили: коль ты особенный,
иди сюда, превратим в дубликат, и у виска его бьет набат.
От всех этих советов повеситься можно.
Ему говорили: жизнь – поле боя – испещренный минами Сталинград, и
Он прислушаться бы и рад,
Ему говорили, а он знал: сердце его – лучший оракул средь лиан, пустынь
да цветущих сакур. И он предпочел быть, а не казаться, и за честь лез
в агонию и драку, и вместо того, чтобы в клетке быть покладистым
попугаем, был вольной, бунтующей птахой, пусть с подбитым крылом и
неминуемым, легким страхом.
Он сам себе был Богом, Буддой ли, Аллахом, и только Он мог знать, что
считать злом, а что благом. Он говорил: «Пусть недолго, но мне летать с
размахом, а у вас сердца полные тлетворного мрака, там ни музыки, ни
звука, ни азарта, ни смака, лишь разруха; ваши туши полны праха, словно
содержимое концентрационного барака.
И вам не смирить безудержный мой сердца порыв под рубахой. Оставьте в
покое, пока я вас с советами вашими не распял на плахе.
Только сердце мое – единственно верный
Смотри на мир, как на любимого мужчину
Смотри на мир, как на любимого мужчину. Пусть тот, погрязший в череде
страстей, пред добротой твоей свою склонил бы спину, пусть станешь
светом в сонме призрачных теней. Смотри на мир, как на любимого
мужчину, преграды – не порок безумных дней, принять смиренно все
невзгоды – на то пусть хватит мудрости твоей.
Справляйся, проживай и мысли, словом, будь мудрей. Рисуй свой мир,
словно картину, прости всех тех, увядших в колее несносных кутежей. Ищи
покой внутри – вовне не сыщешь, пусть слово – плеть, ты выстоять сумей!
Смотри на мир, как на любимого мужчину, заранее простив всех палачей.
Усмири рать противоречий, да спрячь мечи, что непосильной ношей стали
для твоих плечей. Злом на добро – то участь, ранящая хлеще каторжных
увечий да воинственных плетей. Злом на добро – то участь тех, кто
сердцем нищ, то участь сволочей,
Чем быть с такими, лучше быть ничьей.
Смотри на мир, как на любимого мужчину: на мир, полный загадок,
Атлантид, Гиперборей, пусть тот, кто враз тебя покинул, найдет иных
поводырей. Смотри на мир, как на любимого мужчину, даже тогда, когда
его объятья душат пуще отравляющего газа концлагерей.
Когда объятья мира душат,
Читать дальше