Ишшо ниже колен.
покажи им, пусть попляшут, попоют.
Армейская муштра.
В солдатики иттить.
покажи им, пусть попляшут, попоют.
Взяла его к себе.
У них размер в размер.
У них теперь семья.
Такое дело, бля.
Играла музыка в саду,
Купались лебеди в пруду,
Улыбки таяли в духах ночной прохлады,
И авто-мото-ямщики
Щипали таксой кошельки,
Пиратов НЭПа доставляя до парадных.
В тот вечер Веня-корешок
Ростовщикам раздал должок
И с умным видом на рулетке делал
ставки –
Он полусонному крупье
В казенном аглицком тряпье
Кричал: «Добавьте по полсотни
для затравки!»
Роняли люстры тусклый свет,
Последний банковский билет
Растаял в Вениных руках пустой
ледышкой,
Как вдруг вошел какой-то тип,
И Веню дернул нервный тик,
И контингент в момент замаялся
отдышкой.
Тот тип был – Лева Михельсон,
Он грел под мышкой «Смит-Вессон»
И мог пулять свинцом слонового
колибра,
Он по природе был артист,
Но играл ни в рамс, ни в вист,
И не лежал душой вообще к азартным
играм.
Он бодро молвил: «Господа!
Прошу вас, слушайте сюда,
Кто будет прятать деньги в туфли
и кальсоны –
Я это с детства не люблю,
Всем оставляю по рублю», –
И почесал за ухом дулом «Смит-Вессона».
Предупредительный крупье
Согнулся в миг: «Прошу, месье.
Прошу учесть, что даже рупь мне будет
лишку –
Я от души готов помочь,
И очень жаль, что время – ночь,
А то бы снял для вас еще свою
сберкнижку».
Тут все почувствовали вдруг,
Что деньги – это злой недуг,
И только Веня рухнул шумно, как
с лабаза,
А заодно смахнул под стол
Десятка два купюр по сто
И напихал за обе щеки до отказа.
За пять минут – каков нахал! –
Всем Лева ручкой помахал
И дверь открыл одним рывком филейной
части.
Как сон растаял нервный стресс,
И нездоровый интерес
Все стали шумно проявлять к набитой
пасти.
У Вени свет в глазах поблек.
– Разинь пошире кошелек! –
Три пары рук сошлись, и вправду стало
шире.
Сорвался крик на тонкий микс,
Как ветром сдуло пару фикс,
И «портмонет» до самых гланд
опустошили.
Поднялся крик, пошел дележ,
Сверкнул над Веней чей-то нож,
И он почувствовал: не время делать
ставки –
Какое дело до грошей,
Когда улыбка – до ушей.
И Веня понял: хорошо, не спрятал
в плавки!
С утра вскочу, скривлюсь в зевке
И – марш бегом в столярную!
Успеть сточить на верстаке
Одну строку коварную.
Никак не взять ее пером –
Вечор пришлось помучаться.
Но нынче – дудки! – топором
Хвачу, авось – получится.
А там – в тисы и под резец
По-новому заточенный,
Поскольку – длинный образец,
А нужен – укороченный.
Один резец, потом другой –
Какая стружка пышная!
Гвоздей в нее, загнуть дугой.
Ну, как? Есть что-то лишнее?
Давай стамеску, долото –
Долбить её, сучкастую.
Зачем – перо? Перо – не то!
Оно лишь мажет пастою.
А тут, гляди: запил, овал,
Резьба, заточка с фаскою…
«Гаврила хлебы продавал…» –
Пойду жене похвастаю.
Принес, а баба мне в ответ,
Проклятая изменница:
– И так топить поленьев нет,
Неси, дурак, в поленницу.
Ну когда же все от жизни заберу я –
Все ворую, да ворую, да ворую.
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
Ну когда сердечной раной заживу я?
Украду тогда с небес звезду живую.
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
А той звезде моих карманов было мало –
У меня она еще покой украла.
Ей воровать – не наживать,
Поворует и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.
Чем кручиниться, ходить с печальным
взором,
Порешил я жизнь прожить фартовым
вором.
Ах, воровать – не наживать,
Поворуешь и опять
Завтра снова, завтра снова начинать.