А тут и землю охватил озноб,
Гора вблизи покрылась рвотной лавой, —
И торжествует ужаса микроб,
Взлелеянный стихией многоглавой.
Но в мире дан для буйных сил зарок:
Безумству – час, а смыслу – долгий срок.
Зардевшейся полоской горизонт
От края мира отделил начало, —
И таинство извечное красот
В который раз по-новому предстало.
Извивы рек – нет, женственнейших рук —
Венчает полнота морей-ладоней,
Сплетающих волос-травинок луг
В косу лесов – густых непревзойдённо!
Таит в себе холмов упругих грудь
Мечты высокой горные вершины, —
И только сердца солнечная ртуть
Нещадно жжёт в простёршейся пустыне…
Прекрасен облик Матери-Земли, —
Но отчего морщины пролегли?
Дикая жизнь
(Wild Life, 1971)
Удав улыбочки радушнейшей, вползая
В обезоруженно-доверчивый зрачок,
Уж знает загодя, когда уловка злая
Заменит лесть-массаж на месть-электрошок.
И весь бескрайний мир сожмётся конвульсивно
В одну-единственную точечку слезы, —
Но чем страданье синих глаз невыносимей,
Тем чёрной радости заметнее следы.
А где же были вы – столпы людского рода,
Когда над естеством глумился сверхпорок?
Немыслимо – но спит иммунитет природы,
Ещё немыслимей, что спит в природе бог.
Змея садизма – мезозоевская мразь —
Как в человеческую душу пробралась?
Несётся шар земной в космическом хаосе —
Как дикая юла, как бешеный волчок, —
И в сторону его стремительно заносит,
И к северу летят и запад, и восток.
Когда-то в старину туземец кровожадный
Подобного себе с восторгом пожирал, —
Теперь же, заглушив инстинкта голос стадный,
Цивилизация – как самоканнибал.
Напрасно человек, кляня богов и судей,
Стремится вырваться из гонки круговой, —
Мелькают мириады, миллиарды судеб,
Затягиваясь туже петлей роковой.
Но пусть клубок людской – отнюдь не райский сад, —
Нить одиночества ведёт в кромешный ад!
Я был в Америке – по небу небоскрёбы
Надменно гребнями гранёными скребли,
Сгребая звёзды в глубь грабительской утробы
Взамен на грязный чек загубленной Земли.
Я помню Африку – в шаманной атмосфере,
Вздымаясь медленно, манили миражи
Неисчислимыми молитвами мистерий
На мертвенных миров немые этажи.
Я знал Евразию – столь странного кентавра
Не встретишь, право, на Юпитере самом:
Взмывает ввысь глава из идеалов лавра,
А приземлённый стан застыл, ленив и хром.
И только лишь в себя придя в конце пути, —
Я след Гармонии с трудом сумел найти…
Ночные блики
(Red Rose Speedway, 1973)
Ослепнув после солнечных интриг,
Оглохнув от грохочущего света,
Упав так низко с гребня часа пик
И обезумев пополудни где-то, —
Я не заметил, как пришёл закат
И мягкой, исцеляющей ладонью
Укрыл меня от всех моих утрат,
От яркости бездумной и бездонной.
И звёздочкой скользнула память ниц —
К моей на диво чистой колыбели,
Где в день рожденья стаи райских птиц
Над изголовьем тихо что-то пели…
Так мил младенец, звёздами храним, —
Но что-то завтра в полдень будет с ним?
Чего я жду от этой тишины,
От этой темноты неодолимой?
Желанный шёпот женственной жены?
Блаженный облик любящей любимой?
Нет, слуха не окатит страстный стон,
Глаза не захлебнутся наготою, —
Им предстоит непробудимый сон,
Покорный беспредельному покою…
Но в чувствах остальных не стынет жар:
Я чую аромат чудесной ночи,
Пью вдохновенья неземной нектар
И осязаю мир нельзя короче.
Шестое ощущение – чутьё —
Грядущее предчувствует моё.
Прощальный взор мерцающей свечи
Запечатлеть всё в точности стремится,
Препоручая памяти в ночи
Старинных книг притихшие страницы.
Читать дальше