Виктор Ростокин - Ожидаемое забвение

Чему случиться через день
Иль через год – знать, в Воле Божьей.
Ключа улавливая звень,
Душа становится моложе.

Колено преклони, всмотрись
В соцветие струи прохладной,
И ты почувствуешь, что жизнь
В миг этот – высшая награда.

Свет не увидевший с рожденья
Идет по верному пути,
Крест покаянья и спасенья
Несет он на своей груди.
Его обходят стороною
Разбойник и опасный зверь,
И туча с влагой ледяною
Пред ним распахивает дверь,
Его к рассвету пропуская,
К стогам и избам на холмах
Российского любого края,
Где мед всего лишь на усах,
Но при иконах и молитвах
Размеренная жизнь идет,
В трудах, постах, слезах пролитых
Из года в год, из рода в род.
И старика всегда приветят,
Накормят за одним столом
Зимой – борщом, окрошкой – летом,
Горячим с костерка блином.
Уложат спать на сеновале,
Закроют старым пальтецом,
И «Господу, – обронят, – слава…»,
И удалятся прочь тишком.
А он, забыв судьбы превратность,
Представит, может, на часок,
Что возвернулся вдруг обратно…
Но вот куда, понять не смог.

Среди зарослей укропа
И картофельной ботвы
Спиридон блаженный топал,
Прячась от босой братвы.
Оставалось чуть до леса —
Переулок проскочить,
Заживет он там чудесно,
Где журчат в тени ключи,
Где поспела ежевика,
Долго в просеке туман
То волнуется, то никнет,
Словно он от меда пьян.
Спиридон так размечтался,
Что замедлил шаг. И вот
В лапы детворе попался.
Окровавлен нос и рот.
Били больно и смеялись!
Повалили – так ловчей!
Долго-долго издевались
И орали: «Бей сильней!
Он дурак! Ему нет места
Рядом с нами, кто умен!»
За ноги его до леса
Дотащили – с глаз их вон!
Кто-то крикнул: «Эту падаль
Звери быстренько сожрут!»
…Сверху светлый дождик падал,
Он оплакивал их «труд»,
Потому что был скаженный
Братом неба и травы,
Богом неубереженный
От худой людской молвы.

«Движение – это жизнь».
Движение – это и смерть.
Зубами за небо держись,
И ты долетишь, поверь,
Уж точно до самых основ,
До той конечной черты,
Где тратить не надо слов,
Что были дороги круты,
Что лед перемешан с огнем,
Что север сместился на юг,
А ночью светло, как днем,
А днем же черно от вьюг.
Лишь только не закрывай
Веки… даже на миг.
И с злою судьбой играй,
Души заглушая крик.
Откроется Божья заря,
И явится Крест неземной.
Ты выдохнешь: «Жил не зря
И умер словно герой».

Выползают из щелей, разломов
(Жизни бренной суровый закон!),
Приседают, робея, от грома,
Звукам странным внимая вдогон.
И уже не артачатся нагло,
Не кривят обозленно лицо.
Их зовет окропленное влагой
Материнской избушки крыльцо.
Господа же умчались в Америку,
Наблюдают оттуда, как свет
Над Россией то вспыхнет, то меркнет,
Ему свежего воздуха нет.
Мертвой мглою равнины объяты.
Благодати ль вовеки не быть?
Где блукаете, сестры и братья?
Разве вы разучились любить?
Разве память отшибло под корень?
Разве руки – чужие земле?
А отрава безмерного горя
Впилась смертною хваткой в душе?
Выползайте скорей! Выходите!
Мать-Россиюшка вас заждалась!
И встряхнитесь! И с плеч отряхните
Унижений постылую грязь!
И молитвой Илью подымите,
Он на битву за Русь поведет!
К небу Знамя свое поднимите
За воскреснувший русский народ.

О, как ты суетишься, право!
Бежишь, летишь, гремишь, кричишь,
Из общих выбиваясь правил!
И пыль вздымается до крыш!

И блазнится тебе в горячке:
«Меня за это будут чтить!»
Но кто-то мимоходом скажет:
«Мешает добрым людям жить!»

Ребенок грузовик катал,
И грузовик так грохотал,
Что люди уши затыкали.
Как поступить – они не знали.

А он катал и улыбался,
Казалось, будто издевался
Он над опешевшей толпой,
Ребенок был глухонемой.

На потом откладывал: «Потом…»
Этого «потом» уже не будет.
Опустеет старенький твой дом,
И тебя скорехонько забудут.

Разберись с делами. Рассуди.
Выбери одно. И действуй, действуй.
Как в последний бой, вперед иди,
Господом зачтется это действо.