Маргарита Агашина: Сочинения. Книга 1. О себе. Стихотворения

Стопкой сложены книги, цветы на столе —
я хозяйством своим занялась.
Мне казалось: вся радость, что есть на земле,
с этих пор поселилась у нас.

Мне казалось: тебе только я и нужна,
без меня ты не выживешь дня.
И вставало огромное слово «жена»
и краснеть заставляло меня.

Мама!
Ты меня учила многому:
выдержанной медленной мечте,
ласковому, бережному, строгому,
полевой горячей широте.

Ты учила первые, кривые
выводить каракули-слова
и иглой неопытной впервые
вить узор стебельчатого шва.

Мокрый невод высушить у речки,
печь картошку в россыпях золы
и белить бока широкой печки,
дожелта выскабливать полы.

И не унывать, когда устанешь,
и встречать без слёз, без суеты
эшелоны с красными крестами,
и стирать кровавые бинты.

Мама, мама! Радость и кручина!
Детские далёкие мечты!
Почему, зачем чужой мужчина
стал дороже и родней, чем ты?

Мама, что же ты не научила
в свой нелегкий материнский век,
что придет совсем чужой мужчина,
дорогой, любимый человек?!

Я к нему в любой ненастный вечер
выбегу, и рада, и горда,
как к тебе, единственной, навстречу
я не выбегала никогда.

Выбегу – то тихой, молчаливой,
то весёлой песнею звеня.
И такой богатой и счастливой
даже ты не видела меня!

Подошло студенческое лето,
полное зачётной суетни.
Мы тогда вставали до рассвета,
с книгами просиживали дни.

Мама в письмах нас к себе звала:
«Мы одни-то стосковались за год.
Приезжайте! Будет много ягод:
от цветов вся вырубка бела.

А ромашек сколько! К свадьбе, кстати!
Я уж вас дождаться не могу.
Рыжики солёные для зятя
в погребе соседском берегу.

Всё считаю по календарю,
скоро ли там кончатся зачёты.
Приезжайте,
браги наварю;
скоро будут мёда полны соты…»

И смеялся кто-то из подруг:
– Только эту сессию нам сдать бы —
целым общежитием на свадьбу
к вам тогда закатимся!
И вдруг…

Не рвали цветов по оврагу,
не брали на пасеке мёд,
ржаную тяжелую брагу
не ставили стынуть на лёд.

Ни дома в узорной ограде,
захлестнутой зеленью лоз,
ни свадебных песен, ни свадеб
и не было, и не ждалось.

Машины с грохочущим рёвом,
с фашистским крестом на крыле,
и первые бомбы над Львовом,
и первая кровь на земле.

Шли грузовики и эшелоны
на передовые рубежи.
В это утро ты свернул в рулоны
неоконченные чертежи.

Начал готовальню убирать
и, как бы запоминая что-то,
медленно закрыл свою тетрадь
с надписью «Дипломная работа».

Взял какой-то сверток, подошёл,
отдал мне его, заулыбался.
Ярко-красный пионерский галстук
из бумаги выскользнул на стол.

Я, не понимая ничего,
– Для чего это? – тебя спросила.
– Нет, не для чего, а для кого!
И добавил радостно: – Для сына…

И сразу – вечер, тёмная Москва,
платформы Белорусского вокзала.
Как я искала нужные слова,
которые я так и не сказала!

Как я хотела, чтобы ты узнал,
что самое желанное на свете —
опять скорей прийти на тот вокзал,
чтобы тебя, вернувшегося, встретить!

Состав ушел. Вокруг меня стояли
подруги, институтские друзья…
А мне казалось, что на всем вокзале,
на всей земле одна осталась я.

Война. Москва. Бомбёжки и тревоги.
Мужья на фронте. Враг еще силен.
И жены замирают на пороге,
когда во двор приходит почтальон.

В домах уже не подымают штор.
Аэростаты тянутся под небом.
Стоит часами очередь за хлебом,
а в институте – курсы медсестер.

Потом в аудиториях – халаты,
в чертежном зале – коек белизна.
И привозили раненых в палаты
оттуда, где война.

Снимая с искалеченного тела
засохшие и черные бинты,
я каждого бойца спросить хотела:
а может, он оттуда, где и ты?

Устанешь так, что ходишь еле-еле.
А я всегда бегом неслась домой.
Но писем нет… И тянутся недели
военною московской полутьмой.

Пришла зима. Подкрадывались вьюги.
Москву колючим снегом замело.
А писем нет… На сердце тяжело.
И, помню, я тогда пошла к подруге.