Жадно начинаю читать стихотворение за стихотворением: удивляет сочность красок, неожиданность образов, первозданность поэтического видения, новизна чувства. Богатство воображения не отрывает поэта от родной земли.
Никакой стилизации и подделки! Язык живой, естественный. И тут невольно вспоминается письмо Михаила Исаковского, опубликованное в сборнике «День поэзии» за 1965 год.
В нем маститый поэт сетует на то, что «очень большую группу молодых поэтов ни в коей мере не интересует народность». Верится, что очень земные стихи совсем еще юного Василия Макеева своей свежестью и острым чувством народности принесли бы радость Михаилу Васильевичу Исаковскому, обнадежили его.
В блокноте 27 интересных самобытных стихотворений. Да ведь это же первая книга поэта! Почему бы «не издать» ее сначала на страницах «Молодого ленинца», где уже и раньше публиковались его стихи? И тем самым передать на предварительное рассмотрение «первой инстанции» – строгого, взыскательного читательского суда?
Василий Макеев – участник областного совещания молодых авторов.
Доброго пути тебе, Василий Макеев!
Ю. ОКУНЕВ
Газета «Молодой ленинец», № 34(7015), 23 марта 1966 г.
Тетю Веру называют тронутой,
Не рискуя ахнуться впросак, —
Так она идет аршинно-строгая
С оловянным маревом в глазах,
В магазинах очереди путая,
Не качнув болезной головой…
А услышит шепот: «Полоумная…» —
Обольются губы синевой.
И тогда в припадочном угаре,
Раздирая судорожно рот,
Тетя Вера в копоти и гари
За солдатом раненым ползет…
О, людская лапотная слепость,
Разве в этом не твоя вина,
Что поныне горько и нелепо
Женщину преследует война?
Не дает покоя и прохода…
Но бывает изредка, во сне
День Победы к женщине приходит
В поцелуях, плаче и весне.
И тогда с лучистыми глазами,
На груди награды расплескав,
Тетя Вера ходит по вокзалам
И кого-то ждет издалека.
Ждет-пождет…
И прежняя история:
За спиной качаются смешки,
Наяву – соседи в санаториях,
Только ей советуют – в Ложки.
И все так же называют «тронутой»,
И другие славят имена…
Женщину, святую перед Родиной,
До сих пор преследует война!
Да одна ли травму получила
И безумна стала, и проста?! —
Как слепые пули приручила,
Так людскую слепость не прошла.
Я хочу, чтоб памятно и честно
В песню бы вошла она и в стих,
Чтобы, славя мертвых неизвестных,
Мы не забывали о живых.
Чтоб никто о горе не умалчивал,
Чтоб ее не мучила война,
Чтоб была ей Родина не мачехой,
Родина, что ею спасена!
Парные щи в щербатой чашке,
Прозрачный, хрупкий холодец,
И мама, тихая от счастья,
И чуть подвыпивший отец.
Все ешь да ешь – хоть до отвала,
Хоть ты вспотел, хоть изнемог,
А маме мало, маме мало,
А мама просит:
– Ешь, сынок!
Что ж, жизнь спешить нас приучила
И быть проворным на подъем.
Но как же прост
домашний, милый
И притягательный прием.
Все ешь да ешь…
Как будто в мире
Не стало суеты сует,
Как будто, легкий на помине,
Ты сам дородный домосед.
Возьмешь котенка на колени,
Сестру за шалость пожуришь
И с первобытной сладкой ленью
До плеч закутаешься в тишь.
Родные койку напарадят,
Присядут тихо над тобой,
И мама долго будет гладить
Твой волос робкою рукой…
Хутора – как взбалмошные весны,
Каждый двор поближе к роднику,
В родниках сиреневые звезды
Прямо в руки просятся и в ведра
И, роняясь, гаснут на снегу…
Хутора – березовые пляски,
Копны сена – небу в голова,
И пурги напевные прибаски,
И смешок в девичьих рукавах.
Полчища сосулек на сараях
Камышовым соком налились.
И жалеют землю хуторяне,
Рук не отрывая от земли!
Им некстати в праздности влачиться,
Им любить на краешках полян,
И повсюду оттепель лучится
По следам веселых хуторян.
Хутора не могут без работы,
Как сучки и ветки без ствола.
А работа – до седьмого пота
И с утра, бывает, до утра…
Приезжайте, люди, в хутора!
Мне вдали от родины неймется,
И меня бесхитростно влекут
Хутора – за пазухою солнце,
Каждый двор поближе к роднику.
Мне нравится имя мое – Василий.
Меня так по дяде назвать решили.
Он пал на войне за Москву и Россию,
За то, чтоб меня называли Василий.
Он был, говорят, невысокий и сильный,
Отцу моему приходился он вровень.
Глаза его были неистово синими,
И чуб разметался по самые брови.
Он был, говорят, озорник и девчатник,
И пуля не первой его целовала…
И плакала бабушка после ночами
И самым хорошим его называла.
И тут появился мальчишка крикливый,
Глаза его были немножко синими,
И щеки сияли, как ранние сливы…
И звать порешили мальчишку Василием,
А вот я и вырос,
Не слабеньким плаксой,
Порою душа неуюта просила,
Мне нравится имя мое, как ласка.
Мне нравится имя мое, как сила.
Я имя такое запачкать не смею,
Которое кровью война оросила,
Я имя такое по жизни сумею
Нести незапятнанным,
Славным
И синим.
И я не один на великой России
Горжусь, что меня называют Василий.
Читать дальше