Борис Гучков - И верить, и любить

Не сложить осколков и не склеить!
Мне наутро не хотелось верить
В телеграммы горькие слова…
Вышло так, что эта ночь права.

Без щербинки малой, без изъяна
Зеркало висит в моем дому.
Неужели, поздно или рано,
Разлететься вдребезги ему?

Что же это я?.. Да разве вправе
Верить снам, приметам старины,
Зеркалу в серебряной оправе
И незамутненной глубины…

Читаю Андрея Платонова…
Скитается Пухов Фома.
Тревогой и гарью патронною
История дышит сама.

С натруженной в голосе болью
Идут паровозы на фронт.
Болеет прекрасной любовью
Земно и возвышенно Фро.

Здесь радости дети не знают.
Их детства неласковы дни,
И тонко кожурку срезают
С картошки помёрзшей они.

Страницы живые, нетленные…
Там горя и голода пир,
Там люди идут сокровенные
В прекрасный и яростный мир.

Кустов опушённых, заснеженных диво…
Пестреют меха и сукно…
Кустодиев!
Ах, до чего ж горделиво,
Цветисто твое полотно!
Раздольна картина провинции волжской!
Не черти ль в разбойных конях?
Их не остановишь – и без толку вожжи
Натягивать, стоя в санях!
А тройка несёт сумасшедше и лихо
И гору берёт без труда!..
Румяна твоя, величава купчиха
И, словно весна, молода.
Твои мужики бородаты, степенны,
Узорен заснеженный лес…
И мало кто знает, что, может, на стены
Едва ты от боли не лез!
Но боль не сломила тебя, не убила.
Прикован к постели, без ног,
О чём ты мечтал?
Каково тебе было?
Как выдюжить, выстоять смог?
Твой дух молодой никогда не смирялся.
И, бедствуя, в пору невзгод
С полотен твоих, как и прежде, смеялся
Российской глубинки народ.

Я люблю, и любови не скрою,
И не буду молчать и курить…
Ты уважь меня – выйди со мною
За околицу поговорить.

Ты дозволь мне, голуба, – не смейся! —
Мимо клуба, где столько парней,
Я промчу тебя – только осмелься,
Положись на горячих коней.

Положись, коль представился случай,
Да потуже стяни свою шаль.
Снег в полях озорной и колючий…
Ты скорее, подруга, решай!

Ты осмелься, голуба, осмелься
И ладонь от лица отними.
Ты позвонче у клуба рассмейся
Да покрепче в санях обними!

Неизбежностью встречи повенчаны,
Приближались метель и гроза.
Шли навстречу мужчина и женщина.
У мужчины грустили глаза.

А её излучали веселие,
И была её поступь легка.
Шли навстречу улыбка весенняя
И метельная скорбь старика.

Обратившись без имени-отчества,
Он возник у неё на пути:
«Я хочу от тоски одиночества
Своё бедное сердце спасти!

Помоги! Но не ласками нежными.
Потревожь мою жизнь, как гроза…»

Но, увы! Не лучистыми – снежными
Были женщины встречной глаза.

Снег почернел и осел.
Зимняя слякоть…
Если нахмурились все —
Стоит ли плакать?

Перед приходом весны —
Вы замечали? —
Радость кладут на весы,
А не печали.

Стоит ли плакать? Очнись!
Что ты капризна?
Вновь говорливы ручьи,
Радость так близко.

Ни тишины, ни оков
Я не желаю.
Длись до скончанья веков,
Песня живая!

«Люблю тебя!..» Но говорили то же
И те ж слова, которых нет моложе
И нет дороже, в прошлые века
Произносили… Как порой несмело,
Но лишь однажды, как душа из тела,
Признание слетало с языка!

И совесть века прошлого – пииты,
Те, что народом русским не забыты,
Хотя их жизни короток был срок,
Не смели о России пустозвонить,
И ни один не мог себе позволить
О ней пустых, высокопарных строк.

Был нрав их и угрюмый, и весёлый…
Но лучше нет признаний, нет весомей!
Там все слова о родине просты…
«Её аршином общим не измерить», —
Сказал поэт. И этому не верить
Не волен я. Не волен, друг, и ты.

Подошёл бульдозер после смены,
И в округе смолкли петухи.
Рухнули бревенчатые стены,
Золотые брёвна без трухи.

Топором обтёсанные грубо,
Но затёсы все наверняка,
Лежни стоеросового дуба
Ставились на долгие века.