Симон Осиашвили - Дорогие мои старики

И связку рыбин спелых тянет ей:
– Хорош улов?
– Давай домой, бродяга…
Рыбачка мужа встретит у дверей,
вмиг позабыв про день тревог и тягот.

И уплывает древняя вода,
И тысячи судеб – как не бывало…
Рыбачка убирает покрывало,
И осторожно светится звезда.

В миг равенства дождя и синевы
зашелестит тугая ветка клена —
и вспыхнет каждый лист огнем зеленым,
и мокрые очнутся соловьи.

Оказывается, уже закат
себе гнездо свивает в поднебесье.
Давайте, соловьи, включайте песню —
чтоб цветомузыкой был этот миг объят!

Полнеба – для дождя, полнеба —
для заката,
и тишины всего чуть громче соловьи…
Так что – приобретенье, что – утрата
в миг равенства дождя и синевы?

Освобождалось небо от грозы,
от ветра дерева освобождались,
хотелось быть счастливым и босым,
как этот сумасшедший мокрый аист,
который, в небеса разинув клюв,
взмахнул крылами, радугою брызнув.
И женщина, из-под руки взглянув
на радугу, повисшую так близко,
освобождала плечи от плаща,
и с каждым мигом становились глуше
воспоминания воды, притихшей в луже,
о времени стремительном дождя.

Напишу Вам смешное письмо,
чтобы Вы, прочитав, улыбнулись.
Напишу, с кем бываю в кино, —
и ни слова о том, что люблю Вас.

Отыщу я такие слова,
чтобы Вам на мгновенье взгрустнулось.
Напишу, что желтеет листва, —
и ни слова о том, что люблю Вас.

Я попробую так написать,
чтоб волнение к Вам прикоснулось…
Обо всем я сумею сказать —
и ни слова о том, что люблю Вас.

Поцелуи – словно выстрелы,
мы с тобой смертельно ранены,
наши танцы будут быстрыми,
мы танцуем не по правилам.

Ничего, что ночь – случайная,
лучше так, чем в одиночестве.
Может, снова повстречаемся,
если музыки захочется.

Тает дымка сигаретная,
опустели рюмки узкие…
Не шепчи слова запретные —
все равно, утонут в музыке.

Две улыбки на прощание —
и розетка обесточена…
Может, снова повстречаемся,
если музыки захочется.

Пьяный пианист, пьяный контрабас
ночи напролет нам играют вальс.
Этот пьяный вальс так на жизнь похож:
где тут раз-два-три, разве разберешь…

Давай станцуем вместе пьяный вальс,
и, может быть, он снова сблизит нас…
Щекой слезу мою сотри,
и пусть не слышно раз-два-три,
давай попробуем последний раз.

Обними меня, чтобы свет погас…
Вечность напролет мы танцуем вальс,
только пьяный вальс все сбивает счет:
то ли раз-два-три, то ль наоборот…

Ты склонись над огоньком свечи
и молитву тихо прошепчи,
чтобы Бог
вам помог
и его не оставил:
в день, когда случится черный час,
чтобы пуля мимо пронеслась —
и вернулся он домой
живой.

Господи, пусть жизнь его спасет любовь,
ведь вернее нету амулета…
Жизнь его спасет любовь,
только им двоим известно это —
и поэтому она
над свечой в ночи молитву шепчет
и верит в сны…
Господи, пусть жизнь его спасет любовь,
ведь вернее нету амулета…
Жизнь его спасет любовь,
только им двоим известно это —
и поэтому она
обязательно его дождется
с этой войны.

Ни разрывов не слыхать, ни птиц…
Ввысь душа рвалась, а тело – вниз…
Слышал он
тихий звон —
это ангелы пели…
Но вдруг вспыхнул огонек свечи
от ее молитвы в той ночи —
и глаза он смог открыть,
чтоб жить.

Апрель – и стрелки переводятся вперед,
и недоволен заспанный народ,
и в организме витаминов не хватает,
и под ногами черный снег не тает.

Мы существуем из последних сил,
и, как соломинку, зеленый лук хватаем,
и космос обживаемый ругаем,
считая, что он климат изменил.

Мы ссоримся без видимых причин
и по утрам в трамваях не молчим,
и стекла вроде громче дребезжат,
чем это было день всего назад.

Так трудно просыпаться в темноте,
и мысли в голове совсем не те —
нам кажется, что самый лучший час
реформа времени отобрала у нас.

Нам не хватает утреннего сна,
и хмурится рассветная планета…
«А где весна?» – вы спросите, да это
уже давным-давно и есть весна!