Элина Цветкова - Переворачивая страницу

В жизни все держится силой привычки.
Спим, едим, любим,
ходим на работу, радуемся
мелким радостям,
просыпаемся по утрам.
Старость казалась мне
привычкой жить.
Теперь мне 19, а я уже
живу по привычке. Может,
это уже старость.

Переписываться стоит только с умным,
спать можно и с дураком,
любить можно того и другого,
но лучше никого не любить –
пусть любят сами.

Переписка с умным бывает скучной,
спать с дураком бывает скучно,
любить кого-то порою скучно,
никого не любить тоже невесело.
Скука правит миром.

Попробую так: переписываться с дураком,
спать только с умным,
любить обоих, но чтобы они не любили.
Жизнь становится бессмысленной.
В бессмысленности тоже скука.

На небе множество ярких звезд, одна из которых
стремительно движется.

В детстве меня часто ломали.
Принимались делать что-либо и бросали,
так и не вылепив ничего окончательного.

Я не стала распутной, но навсегда утратила
представление о праведности.

Не умею держать себя в обществе, но ненавижу
дурные манеры.

«У Вас чудесные волосы». Слышу, но не поворачиваю
голову. Если фраза и относится ко мне,
меня это все равно не касается.

Выбирая между пачкой «Мальборо» и конфетой,
предпочитаю шоколадку. В этом сказывается
некоторая инфантильность.

Люблю бесконечные дороги, с длинным рядом
электрических фонарей, всегда одних и тех же.
Создается впечатление, что жизнь еще не кончена.

Курица, бегущая от петуха и думающая,
не слишком ли быстро бежит, понятна мне
лишь отчасти.

Все звуки, кроме собственных шагов,
кажутся сегодня странно неестественными.

Думаю, даже смерть не сумеет мне придать
определенную завершенность.

В который раз устала от зимы.
И снова слякоть. Улицы не чистят.
Противно моросит, и сырость,
не став туманом, осердясь за это,
проходит в мозг и размягчает волю.
Желаний нет. Стремлений тоже нет.

Желток – не просто часть яйца.
Не просто будущий цыпленок.
Такие мысли без конца
приходят в голову спросонок.

Не спится. До рассвета далеко.
До утра тоже. В это время года
светает поздно. Утро и рассвет
разнятся. И разительно разнятся.
Так – утро начинается с тоски.
Рассвет приходит позже и стирает
и скорбь, и предрассветную печаль.

Лишь полная луна соединяет
меня с тобой, стократно повторившись
на набережной в круглых фонарях,
поставленных попарно, одиноких
на это несмотря, порой пугает
их одиночество вдвоем, и мне приятней,
когда один из них перегорел;
у северного моря в государстве,
где до сих пор присутствует монарх,
вернее, нынче правит королева,
ее здесь любят, это поражает,
как честность в бизнесе, уже который век
здесь принятая; лунная дорожка,
да лунность ночи, лунность фонарей
мне о тебе теперь напоминают;
ты тоже видишь море, но иное,
и звезды, не похожие на те,
что слабо мне мерцают, гор здесь нет,
здесь ночь иная, и иной рассвет,
туман совсем не тот, но чайки – те же.
Припоминаю горную гряду
и профили людские, так весомо
отображенные на камне, без усилий
и помощи людей; припоминаю
все чувства: сопричастность, совершенство,
событие и созданность, а также
немой восторг, немое изумленье,
что этих исполинов и меня
создал один Творец.
Порой мне кажется кощунственно, что это
невозможно.