Моя постель в сиреневых тонах
на ней белеет славный медвежонок
и в голубых полосочках тетрадь
на мишке бант весь розовый роскошный
и белый кружевной воротничок
на стенах серые обои все в тенях
и лишь моя рука неясного оттенка
да черная тоска в моей душе
Моя постель в коричневых тонах
на ней все тот же белый медвежонок
моих ночных бессонниц верный друг
в коричневых цветах второе одеяло
все скомканное – в комнате тепло
синеет кофточка на дверце шкафа
а может отдает голубизной
в тон с синими цветами одеяла
сегодня все в чудесном сочетанье
а на моей руке живой лишь шрам
Моя постель зеленого оттенка
темнее пыльного осеннего листа
который чудом сохраняет цвет
насыщенный чуть выцветший за лето
зеленый колпачок на желтой ручке
светлей немного первую траву
да первую листву напоминает
рукав моей пижамы тоже желтый
отчасти приглушенней и теплей
к тому же весь пушистый по-цыплячьи
а на плече опять зеленый цвет
как будто переходит в голубое
но все же оставляет за собой
к зеленому прямую принадлежность
итак два цвета желтый и зеленый
обветренные руки тот же шрам
неясный цвет и неживая блеклость
они к тому ж сегодня неподвижны
но как изящны тонки и легки
январь 1998
«Я всякий раз в твоих глазах встречаю…»
Я всякий раз в твоих глазах встречаю
немой вопрос, немое изумленье,
когда их обращаешь на меня.
Что вызывает эти чувства? Поза,
невольно наводящая на мысль
о близости моей с одним мужчиной,
мой слишком гордый, слишком дерзкий вид,
моя ранимость, что видна тебе,
но скрытая от прочих по причине
их невнимания, вернее – безразличья?
Ты видишь все. И много понимаешь.
Возможно, слишком много. Оттого
в твоих глазах сквозит недоуменье,
когда их обращаешь на меня.
7 января 2000
«Годы идут. А я все на том же месте…»
Годы идут. А я все на том же месте.
Возможно, они меня обтекают.
Или проходят насквозь.
10 июля 2005
«Моего лучшего друга не стало…»
Моего лучшего друга не стало
три с половиной года назад.
Я узнала об этом только сегодня
в день его рождения.
Так уж сложилась судьба.
Или же это мы сами
что-то недоглядели в жизни.
По крайней мере,
еще более трех лет
он был для меня живым.
1 июля 2007
Если раскинуть руки
и обхватить пустоту –
рук просто не хватит.
Пустота так огромна,
так безгранична
и всеобъемлюща.
Она сама способна
обхватить меня,
мои руки и все,
что я могла бы
в них держать.
Могла бы, но не могу.
Потому что мои руки
заняты пустотой.
15 февраля 2007
Память покрывается плесенью.
Ее затягивает паутина.
Она – память – старый трухлявый шкаф.
Шкаф, в котором свалено всякое барахло, но в котором, впрочем, встречаются исключительно важные вещи.
Так, в укромном уголке, среди рецептов на какие-то лекарства и театральных афиш, лежит моя любовь. Ей тесно.
Изредка тот или иной предмет выпадает из шкафа, разбивается, и осколки больно ранят. Их трудно собрать, эти осколки.
А еще в этом шкафу нелегко найти нужную вещь, когда она действительно понадобится. Например, оправдание людям, которые тебя обидели.
Не ты одна пользуешься шкафом. Знакомые, да и посторонние, частенько запихивают в него ненужное старье или вытаскивают что-нибудь твое и долго перетрясают.
Порой мне кажется, что даже когда я умру, шкаф, весь в плесени и паутине, так и останется стоять посреди пустыря.
25 января 1987
В твоих зеленых, серых, карих глазах точно камешки на дне чистого ручья. Мое счастье.
Ты закрываешь глаза. Прячешь его. Далекое. Страшно невысказанное. Мне хочется отобрать его. Отделить от тебя. Самой стать свободной от тебя. Свободной и счастливой.
Но ты не открываешь глаза. Словно боишься расплескать его. Растерять. Отдать мне.
Целую твои глаза. Пытаюсь почувствовать его сквозь непрозрачные веки. Отстраняюсь. Всматриваюсь настороженно. Стараюсь разглядеть его в этой недоступной, непостижимой глубине.
Жду, что вот сейчас оно (переворачиваю страницу) скатится в мои руки с твоих вздрагивающих ресниц. Не скатилось.
Оно мое. Оно в тебе. Неотделимо от тебя. Неподвластно мне. Боюсь его потерять. Мое счастье.
Читать дальше