Там мысль застыла
и окаменела формой;
там проклят мир в пространстве,
как в тюрьме;
там кладбище — арена,
и под хохот, злобой,
воображенье топчут
в абсолютности, в нуле:
Болезненно искажено совокупление понятий,
в темнице новых знаний,
в греховности занятий.
Физиология пищеварительного процесса,
куда важнее там,
чем душ духовных месса.
Любовь — такт сердца,
в нём душа танцует.
Прыжок…
Ещё сильней, хотя б на волосок…
Повыше, чтобы прочь из мира сует,
и к солнцу,
к небу,
к облакам.
А там…
Там рухнул мир, что всех интересует:
« Познав любовь, я получил Свободу, —
Она, как приключение, и нет ему конца.
Рискуем всем, идём, не зная броду,
Теряя многое, но только не сердца.
Во имя нескольких мгновений,
Чего-то выше мыслей, слов и чувств…
Я в поисках её, той истинной Свободы;
Не той иллюзии, что в клетке мы зовём,
А той, что ждёт, когда пройдут невзгоды:
Свободы умереть;
Свободы мыслить;
Свободы жить вдвоём.
Однажды потеряв, я получил Её, —
Желанье есть. А способ? Он найдётся…»
Мораль?
Устои эмпирического мира?
Вся эта чушь о логике, нужна едва ль.
Любовь сорвала путы
и грехи эти простила,
чтоб, сбросив то,
что « есть»,
отдаться той,
что « ничего не жаль».
Когда я ощутил себя
и встал на путь всхождения;
чтоб в Божьей Памяти и Полноте Веков,
познать восторг лобзаний Вечности, движение,
приоткрывающее мудрости покров,
я там увидел кончик белоснежной ризы,
моей любимой; ласку, скорбь очей её, —
упав к ногам, смотрел в них снизу,
и чувствовал, как всё во мне поёт.
И в исступлении я ноги целовал,
лаская вечностью ликующее тело.
Она — желанная, которую так звал,
меня взяла и увела с собой несмело:
« Блаженство… Та, незабываемая, ночь,
Прозрачной кисеёй окутала всё ложе.
И я, припав к благоуханной коже,
Не смог своих желаний превозмочь.
Прикосновенье губ, как аромат вина;
Твой нежный взор; любви волна,
Что унесла, окутав запахом волос,
К твоей груди — она прекрасней роз…
Цветёт, подрагивая,
и живёт необъяснимо,
Над самым сердцем —
тем, что так ранимо;
Хранитель страсти пламенной любви,
Огня волшебной силы, что текла в крови,
Сжигая нас тогда,
когда, обняв друг друга,
Мы вспыхнули свечёй и… замерли,
как от испуга,
За всё, что вдруг осталось позади
того мгновенья.
Прошлое – не уходи!
Там ясно всё, сознанию понятно.
А впереди?..
Я потеряю всё и изменюсь
невероятно…»
От сонных
и холодных искривлённых душ,
познавших только радости страданий;
живущих в темноте своих убежищ, —
жилищ,
что сами сотворили для изгнаний;
от времени укрыться
в целостность и слитность;
от всех переживаний, с вихрями в душе.
Миг самого страданья — мимолётность,
с годами чертит борозды, там, на её меже.
Всё множество таких борозд,
как вспаханное поле, —
на лике Вечности из горя огород;
рождённый нетерпимостью от боли,
от злой судьбы,
от всех невзгод…
Всё вспахано и зреет урожай,
толкающий весь этот мир на край:
«Я думаю, упёршись взглядом вдаль:
Вся радость позади, а впереди печаль.
Как тяжело, в минуты ожиданья,
Мне вспоминать всё то, что не сбылось;
В душе остались лишь одни желанья,
Их мне исполнить так и не пришлось.
Как тяжело идти по суматохе дней,
Не ожидая в жизни больше ничего;
Там, далеко вдали,
осталась встреча с ней,
Последняя… И я ушёл от счастья своего.
Читать дальше