Наше наследие – это Раскольников
С Сонечкой вместе читает про Лазаря,
Церковь, стоящая тут с колоколенкой,
За поворотом, сразу же, сразу же… ⠀
Как хочется быть над широкой рекою,
Смотреть, как стирают белье и смеются,
Как хочется света, тепла и покоя
И снова из города в юность вернуться
На ласковый берег, что видно из окон,
Который так часто зимой забываем,
Заросший крапивой и бурной осокой,
Который не зря называется раем.
Как хочется здесь уходить на рыбалку
В то время как звезды ещё не погасли
Немножко спросонья, немножко в развалку,
Таща за собою нехитрые снасти.
А после сидеть и глядеть в поднебесье
Из лодки, застывшей на утренней глади.
И что там с уловом? Пока неизвестно,
Пока мы собрались созвездия ради…
Как хочется снова на берег вернуться,
Где сразу исчезнет из мира угрюмость,
Где так же стирают белье и смеются,
И так же беспечно купается юность.
«Иду я, видно, поумневший…»
Иду я, видно, поумневший,
С почти седою головой
Без фраз разумных и без спешки
Иду – беседую с собой.
Понять меня сегодня трудно —
Мне собеседник ни к чему:
В дороге этой малолюдной
Канон читаю по псалму —
Канон из лучших моих песен —
Они сейчас всего нужней
В пальто потрепанном и тесном,
Хотя бывало пострашней:
Бывало так – совсем в отрепьях
Без хриплых песен и без сил,
Шарфом обмотанный, как цепью,
Я счастье глупое просил.
Зачем? Всегда полезна бедность
На сонной улице во тьме —
«Куда я с нею завтра денусь
Осенним утром и к зиме?», —
Я часто спрашивал, но лучше,
Когда все в жизни без потерь,
Когда к цветам с утра приучен —
Вот, например, как я теперь
Иду, наверно, поумневший —
Мне подаянье ни к чему,
Без фраз разумных и без спешки
Канон читаю по псалму.
«Настигнет когда-нибудь грусть иль улыбка…»
Настигнет когда-нибудь грусть иль улыбка
И на пол заколку уронишь нечаянно
И скажешь: простите за эту ошибку —
Давайте нарежу колбаски и чайник
Сейчас закипит – всего лишь минутку
Нам здесь подождать, посидеть, чуть вздыхая
О том, что работаю я через сутки,
О том, что устала, о том, что такая…
И все происходит, как будто нарочно,
Я с кем-то встречаюсь, кого-то целую,
И письма приходят под вечер на почту.
Давайте царапинку я забинтую —
Вы где-то поранились нынче – смотрите:
Я капельку крови смахну осторожно,
А Вы мне платочком сейчас помогите
И улыбнитесь, если не сложно.
Как славно сидим! И сахар вприкуску,
Так, словно бы в детстве – намного вкуснее,
А Ваш пиджачок – немножечко узкий,
Его Вы снимите чуть-чуть попозднее.
А впрочем, «не надо» ты скажешь с улыбкой
И на пол заколку уронишь случайно:
Простите, мужчина, за эту ошибку
И то, что кипит обезумевший чайник.
«Я служил там, где лес. Я служил не в пехоте…»
Я служил там, где лес. Я служил не в пехоте.
Где снега продолжаются вечно и завтра.
Где мороз и тайга, где тепло на исходе.
Я служил в энской части ракетного залпа.
Где не видно округи и не помнишь пейзажа,
Потому что ты в шахте на привинченном стуле,
Где все очень спокойно – торжественно даже,
И не слышно движения пущенной пули.
Но экраны возникнут и приблизится снимок,
Где ракеты летят в созидании крови,
И ты молишься, чтобы летели все мимо,
Не разрушив тепла и дыхания кровли
На другом континенте, где нет гроздьев рябины,
Где все молятся странно и одеты иначе,
И на снимке – их лица и руки и спины,
Что вздымаются вверх и склоняются в плаче.
Ну, а ты тоже хочешь на дороге быть с торбой,
Где почти неживой, в облачении белом,
Где машину взорвали, но верблюд есть двугорбый —
Ты на нем, как апостол, и гонимый и беглый
Под отверстым совсем и ликующим небом,
Под которым всегда всем даруется место
И ещё много рыб и ещё много хлеба,
Где закваска взошла из небесного теста.
И поэтому мимо. И ты плачешь, счастливый,
В созерцании света и один на дороге,
Собирая в мешочек с деревьев оливы,
Замирая с молитвой и любовью о Боге,
Читать дальше