Визг под звуки слащавых мелодий.
Торжествует, куражится ад.
В тайниках сатанинских угодий
Вызревает мой внутренний смрад.
Струны арфы мне тело пронзили.
Лютня стонет – на грифе распят.
На колёсной замызганной лире
Колки ссохлись и нудно скрипят.
Гнусный хор с богомерзкою жабой
(Нотный стан – как исток нечистот),
Переполнясь безумной отвагой,
В душу льёт свой попсовый компот.
Колотушки стучат в барабаны,
Выдувает рассудок труба.
Мои уши – две рваные раны,
Сломлен дух, и пропита судьба.
Меня злобная сущность съедает,
Превращаюсь в ненужный отброс.
Моя спесь переела – рыгает,
Мою печень смакует цирроз.
Слишком долго собой любовался,
Вместо зеркала – дьявольский зад.
К запредельной гармонии рвался,
Загремел же в банальнейший ад.
Я с судьбой моей резался в карты,
Перед свиньями бисер метал.
Не сказал бы, что не было фарта,
Но, видать, свои шансы просрал.
Псы досады меня доедают,
Кролик похоти в норку несёт.
В уши бесы бесстыжие лают,
И, наверно, никто не спасёт.
Мой герой дикой сворой растерзан,
Не спасла напускная броня.
Мир разорван, на части разрезан,
Вместо песен – тупая возня.
Вижу, как догорают пространства,
Головешки вчерашних надежд.
Жизнь – как хмель беспробудного пьянства,
А в итоге – похмельный кортеж.
Наши души бредут, оступаясь,
Ненадёжны гнилые мостки.
Даже в плотные стаи сбиваясь,
Не уйти от смертельной тоски.
Проржавел горизонт, льётся в дыры
Запредельный негреющий свет.
Как личинки в просроченном сыре,
Догрызаем остывший обед.
Догорает наш сад наслаждений,
Может, мы перепутали пир?
И в угарном чаду вожделений
Слил в сортир нас Всемирный банкир?
Наша жизнь в полынью ускользает,
Столько слов и напыщенных поз.
Цепенеем, но лёд разрезает,
Тихий шепот: «Помилуй, Христос».
На ложе из весенних трав и белых облаков,
Вдали от нищих деревень и шумных городов,
Художник грезил наяву и кистью на холсте
Вплетал в тугую синеву нить солнечных дождей.
Но своенравные мазки свивались в ураган,
В клубки неистовой тоски, в пылающий пропан.
И за пределами миров, где ангелы молчат,
В тройные стёкла тишины стучался сильный град.
Винсент, Винсент —
Вино за цент.
Задаром целый мир.
Винсент, Винсент,
Ты пьёшь абсент,
А мы хлебаем сидр.
Зелёной феей ты пленён, уже поёт мистраль,
Рассудок наш непрочный рвёт, но нам его не жаль.
На раны маков – жёлтый плед, на красный виноград.
Но даже самый тёплый цвет не вылечит распад.
Вихрятся атомы, летят в усталые глаза.
Мир ускользает в пустоту, и не вернуть назад.
Смеётся солнце нам в лицо, и в золоте – жнивьё,
Но ветер северный вспугнул, и кружит вороньё.
Винсент, Винсент —
Душа за цент.
Задаром целый мир.
Винсент, Винсент,
Ты пьёшь абсент,
А мы хлебаем сидр.
Подсолнух шляпы золотой, печали жёлтый дом.
Ночное жаркое кафе, и ни души кругом.
Внезапно просыпаюсь я, и в тишине глухой —
Его зелёные глаза и бритва за спиной.
На ложе из весенних трав и белых облаков,
Вдали от нищих деревень и шумных городов,
Художник грезил наяву и кистью на холсте
Вплетал в тугую синеву нить солнечных дождей.
(Удивительному художнику Полю Гогену и его таитянской возлюбленной)
Ты болтала ногами в воде,
Таял берег с портовыми шлюхами.
Уплывал я навстречу судьбе,
Так привыкший питаться разлуками.
Мелким бисером острова,
В синей чаше, наполненной звуками,
В гулкой раковине Таароа*,
Заблудившись, друг другу аукали.
Столько ласк на вечернем песке,
Но измена всегда неожиданна.
Ты запрятала тайну в зрачке,
Но огромною рыбою выдана.
Мир сиял нам до самых глубин,
Удивляясь своей необъятности.
Был тобою я нежно любим,
Остальное – ненужные частности.
Старый лист еле слышно упал.
Вздрогнул лес, растревоженный птицами.
Раскололся непрочный опал.
Духи в чаще сверкнули глазницами.
Спал с богинями Таароа.
И родил ту, что призвана нравиться.
Как увижу нагую тебя —
Сам не свой, мне с собою не справиться.
Читать дальше