Кирилл Люков - Иероглúфы. Сборник стихов

Не чтил ни чёрта он, ни Бога,
И помочиться в церкви мог.
В своей ничтожности убогой
Себе был сам и чёрт, и бог.

Он наплевал на все морали,
И думал гордо, что поэт,
Пройдя лишь все ады и раи,
Стихи напишет, а не бред.

Другой был старше и… старее,
И скован был в своих стихах.
Увяз он в жизненном елее,
И исписался в пух и прах.

Искал в вине он вдохновенья,
Но трудно там его найти.
Был жив ещё поэта гений,
Лишь только не было пути.

Они столкнулись, как кометы,
Перевернув себя и мир.
Друзья, любовники, поэты,
Чьих прост и жёсток голос лир.

Один был младше – умер первым,
Стихи забросил он совсем.
Задиристый, упрямый, нервный —
Артюр Рембо известен всем.

Другой ещё добился славы,
Весь мир стихами взял он в плен.
Поэт, Великий среди равных,
И правдолюбец – Поль Верлен.

Чародей, проследи сочетания звёзд,
Загляни в свой хрустальный шар, —
Пусть говорят, что всё не всерьёз,
Но ты-то видишь грядущий пожар.

Чародей, чернокнижник, колдун —
Так привычны тебе оскорбленья толпы,
Нострадамус, великий вещун,
Сквозь столетия видел ты.

Все смеялись ещё над тобой,
Когда Генрих копьё обломил,
И пронзил им свой шлем золотой:
Лев погиб так, как ты говорил.

Ты провидел, как дом Валуа
Потеряет и жизнь, и власть,
Но не верил никто в твои слова,
Обрекая династию пасть.

Через сотню лет и сотни жизней
Ты увидел, как толпа сметёт
Трон королей в твоей отчизне,
И к чему это всё приведёт.

Монархия, Республика, Империя,
Маленький, но сильный тиран,
И остров Святой Елены,
И будущего туман.

Туман, сквозь который проникнуть
Было дано лишь тебе,
И могилы своей оскверненье увидеть
В кровавой за власть борьбе.

А потом ещё сотни и сотни
Жизней, границ и лет,
Падений замков песочных,
И войн, и жертв, и бед.

Сотни и сотни строчек,
Тайных знаний шифрованный текст,
Упреждающих букв цепочек,
И избра́нности тяжкий крест.

Чародей, чернокнижник, колдун —
Не взирая на гнев толпы,
Нострадамус, великий вещун,
Сквозь столетия видел ты!

Светает. Розовые тени
Ползут неслышно по стене.
Дневной свет льётся на ступени
И подбирается ко мне.

И этот свет могуч и страшен,
И от него спасенья нет:
Он мне напомнит день вчерашний,
В душе оставив тяжкий след.

Я помню – посох опустился,
Я помню – кровь на рукаве…
Куда-то сын запропастился,
Ивашка, слышь, приди ко мне!

Я помню… Или снова брежу?
То явь была, иль, может, сон?
Ивашка был мне сыном нежным…
Ивашка был… А был ли он?

«Дорогой Сальвадор», – «Ах, ах!»
«Напишите портрет». – «Нет, нет!»
И в глазах сразу страх, страх,
В голове снова бред, бред.

Непослушной рукой кисть
К полотну он подносит вновь.
Красной краской на холст ложись
Из искусанных губ кровь!

Под тяжёлою ношей креста,
Выше, чем солнечный свет, —
Обнажённое тело Христа
Сквозь две тысячи долгих лет.

Доставая до самых звёзд,
Крест громадой по-над миром парит,
За крестом, где распят Христос,
С высоты наблюдает Дали…

«Дорогой Сальвадор», – «Ах, ах!»
«Вы художник большой».
Отчего же в глазах страх, страх,
А в душе снова боль, боль?

Я возьму Верлена с полки
Почитать его верлибры,
Что так зыбки и так ко́лки,
Проникают прямо в фибры.

Этот стих сродни цунами, —
Милый Поль, открой секреты:
Оперируя словами,
Как ты делаешь сонеты?

Ах, Верлен, Поэт поэтов!
Ты король меж всеми нами;
Из цветов и из рассветов
Ты сплетаешь оригами.

Пред твоим великим слогом
Преклоняю я колени.
Перечту Верлена снова
И застыну в восхищении.

Он был гений. Провидец.
Он из жизни сплетал свои строки.
Он как будто был очевидец,
Когда писал про другие эпохи.