Илья Каминский - Глухая республика

К одиннадцати начинаются аресты.

Наш слух не ослаб, но безмолвное в нас окрепло.

После комендантского часа семьи арестованных вешают на окнах самодельные марионетки. На улицах никого, только скрип веревочек и топ-топ деревянных ножек и кулачков по стенам.

В уши города падает снег.

Мой народ, в утро первых арестов

ты был охрененно хорош.

Наши люди, некогда пугливые, привыкшие к своим теплым кроватям, теперь

высятся мачтами –

глухота проходит через нас как полицейский свисток.

Ныне я

свидетель:

каждый из нас

приходит домой, орет на стены, плиту, холодильник, себя. Прости, я

не был честен с тобой,

жизнь –

перед тобой я буду отвечать.

Я бегу итд c ногами с руками своими по улице Васенка итд…

Тому, кто слушает:

спасибо за перо на моем языке,

спасибо за наш спор, который кончается, спасибо, Боже,

за глухоту – какое же пламя

от спички, которую ты не зажигал.

Я видел, как целится Сержант, как глухой мальчик с огнем и железом

во рту –

лицом в асфальт,

атласом костей и открытых клапанов.

Воздух. Это в воздухе что-то требует нас.

Земля застыла.

Часовые едят бутерброды с огурцами.

В этот первый день

солдаты осматривают уши барменов, бухгалтеров, солдат –

тишина творит злые шутки с солдатами.

Они вырывают жену Горы из постели словно дверь автобуса.

Наблюдай этот миг

– конвульсию его –

Тело мальчика лежит на асфальте как скрепка.

Тело мальчика лежит на асфальте

как тело мальчика.

Я прикасаюсь к стенам, чувствую пульс дома, и

таращусь вверх, бессловесный, и не знаю, зачем я живой.

Мы крадемся по городу,

Соня и я,

между театров, садов и кованых ворот.

Будьте бесстрашными, говорим мы, но никто

не бесстрашен в миг, когда звук, которого мы не слышим,

срывает чаек с поверхности воды.

Тело мальчика все еще лежит на площади.

Соня, прижавшись к нему, лежит на бетоне. Ее ребенок спит внутри нее.

Мама Галя приносит Соне подушку. Человек в инвалидной коляске приносит литров пять молока.

Альфонсо лежит рядом с ними на снегу. Одна рука обвивает ее живот. Он кладет другую на землю. Слышит как тормозят машины, хлопают двери, лают собаки. Когда поднимает руку с земли, ничего не слышит.

Позади него на бетоне лежит марионетка, ее рот забивается снегом.

Через сорок минут наступает утро. Солдаты возвращаются на площадь.

Горожане сцепляют руки, становясь в кольцо и в другое кольцо за тем кольцом и еще в одно кольцо, чтобы не допустить солдат к телу мальчика.

Мы смотрим как Соня поднимается (внутри нее ребенок распрямляет ножку). Кто-то дал ей плакат, который она держит высоко над головой: ЛЮДИ ГЛУХИ.

Да, я купил тебе такое свадебное платье, что в него мы помещались оба,

а в такси, по дороге домой,

мы, целуясь, изо рта в рот передавали монету.

Хозяйка квартиры, может, заметила

морось пятнышек на простынях.

Ангелы были бы аккуратней,

но они не занимаются этим.

Я до сих пор могу влезь в твое

белье, жопа у меня

меньше, чем у тебя!

Ты сияешь, гладишь меня

по щеке –

чтоб ты выиграл в лотерею и потратил все на врачей!

Ты на два пальца красивей любой женщины на свете…

Я не поэт, Соня,

я хочу жить в твоих волосах.

Ты схватила меня сзади, я

бежал в душ, и, конечно,

поскользнулся на мокром полу –

Я смотрел как в ду́ше ты светишься,

держа в руке

свои груди –

два маленьких взрыва.

Ты выходишь из душа и целый народ замолкает –

капля шампуня с яйцом и лимоном,

ты пахнешь пчелами,

краткий поцелуй,

Я ничего о тебе не знаю (кроме веснушек, разбрызганных на твоих плечах!),

отчего я взволнован так, будто

одинок.

Я стою на Земле в своей пижаме,

а член торчит –

уже который год

в твоем направлении.

Они открывают огонь

как только женская толпа вбегает под ноздри прожекторов

– да будет у Бога фотография эта –

они тащат тело Пети на прозрачный воздух площади, его голова бьется об ступени. Я

через рубашку жены чувствую форму

нашего дитя.

Солдаты тащат Петю по лестнице, а бездомные псы, тощие как философы,

понимают все и лают, и лают.