Игорь Корниенко - Очерк. Первый

Там что-то само по себе необычное.
И песня поётся от тока в стене.
И кофе, казалось, вполне растворимый,
Но не растворялся в холодной воде.

И ночь. До чего же ужасная тема.
Во всех уголках обитал, притаившись,
Какой-то безудержный страх перед теменью,
Предчувствий бессмысленного кровопролития.

И всё драгоценно, и кажется вечно.
И минимализм окружал повсюду.
А рубль в сознании маленькой ценности,
Среди непонятных лежал безделушек.

Достаточно солнца деревьям приземистым.
Не создается зловещих пейзажей.
Не пишется грусть на бумаге серой,
От первых стихов на бумаге глянцевой.

Проходит эпоха…

Проходит эпоха седая,
Уставшая, из далека.
Топчась за спиной виновато,
Подвинуться просит слегка.

А где-то в далеком прошлом
Она начиналась с нуля.
Прощается эта эпоха,
Открывшая двери в рай.

Уходит былая эпоха.
И рвётся истёртая нить,
Бывало связавшая прочно
Родных и не очень лиц.

Закравшись в сердцах одиноких,
Из ясности в сумрак входя,
Прощается эта эпоха,
Рукою коснувшись плеча.

Мой Симбирск…

Мой Симбирск никогда не запомнит меня по походке,
От того, что навряд ли прославлю собой на века,
Я в его стоге сена ненужной и ржавой иголкой.
Бестолковой утратой останется всё как всегда.

Я не выбрал его, заключая судьбы договоры,
Лишь по случаю просто скрываюсь в губернской глуши.
Пусть всегда остается уютным, простым и знакомым,
Каждой улочкой, в каждом полёте заблудшей души.

А в какой из сторон, где сплетаются в узел дороги,
Говорит о былом златоглавая тётка-Рязань.
Либо сильным дождем обласкает меня Симферополь —
Мой любезнейший друг, мой товарищ с бокалом вина.

Где один из родителей, вечно задумчивый гений,
Просит с ним прогуляться по улицам пыльным не раз,
Заводской и рабочий, зажатый горами и лесом,
Никогда не стареющий, «солнечный» Первоуральск.

Где прошёл, где бывал, не встречали поклонников толпы:
Волгоград, Чебоксары, Самара, Ростов, Элиста…
Мой Симбирск никогда не запомнит меня по походке
От того, что навряд ли прославлю собой на века.

Мой друг

Мой друг. Законченная тема.
И нет его присутствия вокруг.
Включен по жизни принцип параллелей,
Которые никак, нигде не перемкнуть.

Загубленные планы и проекты.
Закрыта книга вырванных листов.
Из списков исключен и на больших портретах
Изображение написано не то.

Он в стороне, на дальнем расстояние,
Одежды теребя, выдавливая звук,
Мой друг, кидает в сердце память.
Его не существует больше вдруг.

Ничего не болит…

Ничего не болит. Или просто привычная боль
Не мешает позывам идти и идти до конца,
Без конца говорить, но побольше с самим собой,
И почаще со вдохом глубоким глаза закрывать.

Прислоняться к стеклу, остужая горячий лоб,
Оставляя узоры морщин на прозрачной стене,
Между замкнутым миром и миром, которой не прочь
Лишний раз повернуться не так, ни к тому и не тем.

Создавая свои города идеальные грёз,
Выдирая из сердца засевшую плотно стрелу,
Засыпать на кроватях с перинами запахом роз,
Остывая от тяжких трудов в превосходном бреду.

От распутного путаясь, стыдно смотреть в потолок,
Находя в нём изъяны, долбящие бешено нерв.
На исписанных жизнью страницах сюжет не простой
На полях добавлять зарисовками радужных дней.

Как впитались в обои картинки увиденных снов,
И в полу есть заветная точка бездумно смотреть.
Ничего не болит от того, что приелась боль,
От того, что под силу наука её потерпеть.

Отчуждалась малая родина

Отчуждалась малая родина,
Как в далёкие времена
По воздушным кривым коридорам
Много раз покидал её я.

По маршрутам железнодорожным,
На речных пароходных судах,
На резине авто истертой
Притянуть её было нельзя.

Запылилась родная, измаялась,
И на трубах лежат облака.
Замечталась родина малая,
Крепко-крепко зажмурив глаза.

В многочисленных окнах серых,
В белом пластике тонких оправ
Освещалось небо сиреневым,
На закат направлялся взгляд.