Чёрный Заяц - Убедительно и легко

Как я люблю тобою любоваться,
Как ты возбуждена и горяча,
Ты так прекрасна в эти восемнадцать
Часов, когда ты чавкая, урча,
Жуёшь, жуёшь, не в силах оторваться,
Чтобы успеть, пока «Маяк» звенит,
Доесть пельмени и допить Lavazza,
Ведь после восемнадцати – ни-ни.

Опять худеешь, значит скоро лето,
Пора под мышцы прятать целлюлит,
Успей доесть последнюю котлету,
Шматок лангета и мазок паштета,
Догрызть слегка засохшую галету
И два куска румяного омлета…
Чтобы снова сесть на жёсткую диету.

Успей доесть,
Пока «Маяк» звенит…

О Боже мой, какая прелесть —
Пишу любовные стишки.
Амур попал конкретно в челюсть,
Не тратя сил на потрошки.

Подкрался, голожопый, сзади,
Как Чингачгук, ни дать ни взять:
Подставил девушку на «Ладе»
Под бампер моего «Икс-пять».

Я грозен был и неминуем,
Внушал волнение и страх,
Грозил ей штрафами и хуем,
Пусть хуем только на словах.

Я раза в два, наверно, выше,
И в три, примерно, тяжелей;
Я страшный тигр на фоне мыши,
С мешком отборных пиздюлей.

Она – глазёнки голубые,
Косички, без помады рот,
Кроссовки, джинсики простые
И… охрененный апперкот.

Лежу в палате, ем «Агушу»,
Ворон считаю на кустах…
Разбередила, сучка, душу
И челюсть, сразу в двух местах.

Сопрятались коты по зауглам,
Канарейка в жёрдочку скрутилась,
В кухне грохот, треск и тарарам —
Машенька на что-то разозлилась.

Может где-то накосячил я,
Может просто в мире напряжёнка,
Но на кухне лязгает броня
И гремит металл ужасно звонко.

То ли сковородки дребезжат
И звенит летучая посуда,
То ли злобных киборгов отряд
Топает по черепушным грудам.

Хуже нет разгневанной жены,
Не попасть бы часом под раздачу.
Сладкий лепет ядерной войны —
Жалкая подделка, не иначе.

Мне слегка добавится морщин,
И скажу я, просто, чтобы знали:
Справлюсь я с восстанием машин
С Машиным восстанием – едва ли.

Мне снился сон,
Практически в 3D,
Раскрашенный волшебными цветами, —
Как будто люди вдруг исчезли все,
Как в фильме голливудском, про цунами.
И в мире тишина и благодать —
Никто не гадит, не орёт, не спорит,
А я пошёл по городу гулять,
И вдруг встречаю Анджелину Джоли.

Она такая вся на нервяке,
Помада, платье, тонкие колени…
А я ей предлагаю налегке
Пройтись по главной площади, где Ленин,
Гранитный и с протянутой рукой,
Где бьёт фонтан, где тёмные аллеи,
И до моста над тихою рекой,
Где запад по-закатному алеет.

И здесь она забудет обо всём,
Прижмётся, ёжась от вечерней стыни,
И ярким малахитовым огнём
Сверкнут её глаза, и как в пустыне
Вдруг пересохнет в горле. Помолчав,
Она своей рукою – тонкой, ловкой,
Небрежно сбросит петельку с плеча
И обнажит свои татуировки…

Я к ним своей ладонью прикоснусь…
И в тот же миг звенящий подзатыльник,
Свернув 3D в сияющую грусть,
Мне влепит беззастенчивый будильник.
И я проснусь в извечном бардаке,
Где пыль, тоска и шкалик недопитый…
И тишина. И где-то вдалеке
Всё так же Анджелина бредит Питтом.

Далеко-далеко, в заповедной глуши,
Средь уютных зелёных болот,
Возле старого пня, улыбаясь, лежит
Камышовый задумчивый кот.

На полмира вокруг – ни души, никого, —
Безмятежная сонная тишь.
Кот лежит и журчит в животе у него
Камышовая вкусная мышь.

На верхушках осин засыпают дрозды,
Ночь идёт – одинока, темна.
Отражением в зеркале тёмной воды
Камышовая всходит Луна.

Грустной песней рассыпется дрёма болот
В заповедном и тихом краю.
Так зовёт камышовый задумчивый кот
Камышовую кошку свою.

Ты не ведьма, ты ёбаный Пикачу,
Милый, тёплый, но с пафосом превеликим:
– Я тебя заколдую, коль захочу,
Душу вытрясу, выкраду, захвачу,
И к ногам своим брошу рабом безликим!

Загадаю на картах, сожгу в огне,
Воск, булавки… Ты кукла моя смешная!
На коленях тогда приползёшь ко мне,
Будешь выть словно пёс при большой Луне!
Я с тебя, дорогая, охуеваю.