Алексей Ручий - Экзистенция

Идём убивать птиц,
Стрелять в беззащитное небо.
Мы превратимся в убийц,
Наши души покроются пеплом.
Мы будем стрелять ввысь,
Стрелять, не жалея патронов.
Чтоб каждый знал, как хрупка его жизнь,
Чтобы чувствовал себя обречённым.
Станем всех, всех убивать,
Превратив всё вокруг себя в плаху.
И кто-то будет от боли рыдать,
А кто-то дрожать от страха.
Но потом придёт наш черёд
Умирать – и мы заплачем все вместе.
А ветер подхватит и понесёт
Нашу полную слёз песню.
Он поднимет её высоко
И, бросив, разобьёт о скалы.
Ты стрелял, ты был хорошим стрелком,
Но вот и тебя пуля достала.
И пальцы скользнут с курка,
Ты умрёшь, а душа твоя станет птицей.
Она поднимется под облака,
Но внизу будет ждать уже новый убийца.

Мы проиграли,
Заблудились в тёмном тоннеле;
В дремучем лесу,
Где мохнатые ели
Хранят свои тайны —
Это всё не случайно,
Жизнь так необычайна,
Смерть так отчаянна,
Любовь нескончаема
И ты – так необычайна…
Да, проиграли в детской игре,
Где правила так невинны,
Погрузись же в морские глубины
Сна…
Плыви как русалка,
Как ветер
Туда, где играют дети
На странном заброшенном пляже;
Смотри, не измажься
В цветах смерти, в полночной саже.
Стань их богиней
Нежным цветком летнего ливня —
Забудь с ними горечь былых поражений,
Закружись в танце кривых отражений,
В танце огня.
Кружись…
И там ты встретишь меня…

Бабочка дня вспорхнула над оранжевым горизонтом,
Словно сигнальная ракета над линией фронта.
Я нашарил рукой сигарету где-то в складках одежды —
Сломанную… и потерял надежду;
Пошёл, затаив злобу,
Вдруг под цинковой крышкой гроба —
Моего тела – зашевелилось мёртвое сердце,
И я понял, что от него никуда не деться
И нечем спасаться…
Ясно было одно: сердце требовало эксгумации.
И тогда сквозь зубастую боль я выдрал его наружу
И бросил под ноги в грязную лужу
На автобусной остановке… Люди вокруг шевелились,
Превозмогая зевоту, —
Им было плевать на сердце, их ждали дела и работа;
А оно, окровавленное, в грязи медленно билось,
Как обречённая жертва в руках Чикатило.
И я думал, что, может, и зря вырвал его из гроба…
Но тут, хрипя, к остановке подполз автобус —
И толпа хлынула сквозь сердце.

Я не умею любить и верить.
Начинать с чистого листа.
Я стою у закрытой двери,
За которой – пустота.

Дни проходят в вечном похмелье,
Я меняю жизнь на гроши.
Выступают рубцами на теле
Раны души.

Жгу, как обрывки бумаги,
Свои разрушенные мечты;
И в храм пьяной шараги
Несу их словно цветы.

Я потерян для этого мира
Или просто таким кажусь.
Но уже моя верная лира
Не летит больше на грусть.

В плену у наивных желаний,
Жизнь проносится как игра.
И плещутся в мутном стакане
Сто бессовестных грамм.

Лгать себе уже надоело,
Нет даже сил всё довести до конца.
Так и буду чёрным на белом —
Человеком без лица.

Ах, жалкий и глупый клоун
С диким гримом у лживого рта!
Может, начать всё по новой?
Но за всеми дверьми – пустота.

Так легко сделать зверем,
Человеком как будто трудней.
Я стою у закрытой двери —
Что за ней?

Лето ползёт и жиреет,
Обретая округлость шара.
В импровизационной манере
Как у Годара.

В газетах последние сводки,
В одиночестве последние сутки;
Если бы не было водки,
Я б, наверно, лишился рассудка.

Я бы бросался на стены,
Потом забрался бы в холодильник,
Превращаясь в растение,
Выросшее среди пустыни.

Я бы ронял своё семя,
Выжигая мира плаценту —
Суицидальный маленький лемминг
В шарообразности жирного лета.

Я видел тебя обнажённой:
грудей упругие волны,
и влажность стыдливого лона.

Я видел тебя бесконечной,
такой по-детски беспечной,
дымчато-млечной.

Я видел тебя Дездемоной,
когда розовато-сонной
роняла пепел с балкона.

Я видел тебя Клеопатрой
в эллипсе амфитеатра
с неизменным томиком Сартра.

Я видел тебя невозможной,
нимфеткой в змеиной коже,
богиней на брачном ложе.