Алексей Караковский: Вспомни что-нибудь. Стихотворения

вроде бы не привлечено.

…и пошёл, куда глаза глядят,

раненый насмерть

первой и чудовищной любовью.

1.

Священное писание льётся и по сей день

своим хрустальным верлибром,

священное писание осчастливит всех тех,

кто удачлив наполовину,

устранит обидчиков и бывших мужей,

детям даст кусок хлеба и зрелищ,

на перекрёстке со сломанным светофором

укажет дорогу заблудшим таксистам…

Но, знаешь, эти птицы здесь ни для чего,

им не нужны священные книги,

и что бы ни случилось – знай, лети —

да береги свои яйца.

2.

Калитниковского рынка незримая ось

словно проходит в центре гончарного круга.

Солнце без устали шпарит под Карачаровский мост

люди топчут, толкают друг друга.

Где им прочесть токи нашего мозга,

где им расслышать голос из голосов!

Отпусти меня, человече, хоть это не просто,

отпусти, я хочу лишь освоить то, что не довелось:

небеснокрылый, воздухопёрый

нежным турманом выгнусь в дугу…

А знаешь, это особенно здорово —

целовать крылышки на бегу.

3.

Я черноокий Аврелий, я без апреля маюсь,

я серокрылый тосканец, таскаю свои потёртые крылья,

нож из-под плаща – коготь страш-шный!!!

Берегись, душа, брата нашего, мы – безбашенны!

Наши женщины – в вечном трауре

чёрных крыльев подолы волочатся по ветру

Здрравствйте, очень прриятно! Мы питаемся падалью!

до гортани откроются взгляду старушечьи вопли,

берегись, случайный прохожий, ворона одичавшего,

огрубевшие за зиму, мы вымерзли тыщами,

чтоб сейчас, пролетая над антропогенными башнями

прокричать тебе: ТВАРЬ, ТЫ ГОДИШЬСЯ В ПИЩУ!

4.

Небесные конструкции покрыты

строительным лесом, строительным мясом,

небесные конструкции – это гостиницы

для перелётных переселенцев.

Конференция на телефонных проводах

никогда не будет понята теми,

кто изобрёл телефон —

конечно, для нас, для кого же ещё…

Дебаты, дебаты на солнечных пятнах —

о чём можно говорить у стадиона «Динамо»,

когда весна так пьяняща и счастье почти настоящее?

Конечно, о бабах.

5.

Пошли на дело, солнце светит ахово,

пошли на дело, на крыль… ййахх! Овод,

сгони его! Хлеб – преломи его!

Вина вина, благословение блага,

и знаешь, мой добрый бродяга,

всё ещё будет, ничего не закончится

по воображаемым параллелям

лети, моя лётчица-самолётчица!

бес в ребро, сон в руку, середина июля,

и твоя голубка останется с тобой навсегда —

просто сунь голову под крыло,

пора спать…

Мне часто снится шествие печальных животных,

чьи тёмные глаза выразительней, чем у детей и женщин.

Недоваренный рис раскладывается по тарелкам,

мы садимся за длинный стол, но трапезы не будет.

Они заглядывают в душу и многозначительно молчат.

Наверное, я никогда не смогу им объяснить, где я был

столько лет, в самые трудные дни их бесприютной жизни.

Марина уходит от Димы.

Дима уходит в армию.

Их дочь уходит из дома.

Кто-то из них уходит в монастырь,

и время – время тоже уходит.

Наша тихая Родина так велика,

что этот дождь всегда найдёт себе пристанище

на её овдовевшем лице, изрытом морщинами и окопами.

Мы вытрем капли крови и отправимся дальше,

к месту нашего окончательного умиротворения,

если, конечно, нас не задержат неотложные дела

и условия продлённых трудовых договоров.

Серёжа любит Катю.

Катя любит финики и кино.

Их сосед ежедневно любит свою жену —

какая, к чёрту, может быть звукоизоляция

в нашем насквозь дырявом мире?..

Чёт, нечет, не всё ли равно, когда в дело вступают

обворожительные звёзды телеэкрана,

делающие всегда правильный выбор?

В подсознании я потребляю столько зубной пасты,

что места для мозгов уже не остаётся,

раздражение накапливается, и новые семь строчек

становятся для меня тем же, что и предыдущие пять.

Исмаил ухаживает за Варварой,

Варвара ухаживает за спатифилумом,

они вместе хаживают в бильярд,

и родители Вари не против мусульман,

если они не чеченцы, не вахабиты и не паршивые ублюдки.

Настало время постмодернистских выкидышей,

когда не веришь мельчайшим проявлениям невинности.

«Хочу семью, детей и счастья» – «А зачем?…».