Андрей Милованов - Русские корни

Поднял, надел и вновь споткнулся,
Он глазом к стулу прикоснулся,
Синяк под глазом их удел,
Он в жизни сам того хотел.

И вновь несёт он ахинею,
Биологичку вспомнил, фею,
Кричит, что мы непобедимы,
Народ и партия едины.

Сценарий наизусть мы знаем,
Поэтому уже зеваем,
Скорей бы приняли решение,
Домой пойти, а здесь мучение.

Директор заглянул к нам в класс,
Наш комиссар кричит приказ:
«Всем встать, равнение на фронт!»
Опять он честь отдал, экспромт.

Зашёл директор, сказал: «Вольно!
Сидеть здесь хватит вам, довольно,
Домой ступайте аккуратно,
Я думаю, вам всё понятно».

А сам косит на комиссара,
Амбре вдыхает от угара,
Он кулаком ему грозит:
«Опять напился, паразит».

Мне до метро недалеко,
Вступаю ровно и легко,
Спускаюсь вниз я на перрон,
Приедет, верю, мой вагон.

Я захожу пустой салон,
Поддёрнул, тронулся вагон,
Я слышу звук аккордеона,
Звучит он из конца вагона.

Сажусь напротив музыканта,
Мой слух простого дилетанта,
Моя душа всё принимает,
Когда аккордеон играет.

Сидим напротив мы друг друга,
Звучит очередная фуга,
Играет музыкант и плачет,
Спросил его, что это значит?

Он молча смотрит на меня:
«Ты юноша ещё, дитя»,
А инструмент не утихает,
Рассказ ведёт, а сам играет:

«Когда-то молод был и я,
Есть музыка, моя судья,
Жена красавица, природа,
Прожили вместе мы три года.

Цветы ей каждый день дарил,
Я на руках её носил,
Все сочинения о ней,
С ней не было угрюмых дней.

Когда входила в дом она,
Свет солнца лился из окна,
Руками обнимал лицо,
Спасибо, Бог, мне повезло.

Рапсодия жизни в унисон,
Я рядом с ней, нет, нет, не сон,
Рука её в руке моей,
Она здесь рядом, счастье с ней.

Ходили вместе с ней гуляли,
О будущем своём мечтали,
Нас музыка к себе звала,
О, Боже мой, опять слеза…

Я ей стихи читал, баллады,
На сон грядущий – серенады,
Она цветок неугасимый,
Мой ангел нежный и любимый».

Сменил он фугу на прелюдию,
Аккордеон в руках – орудие,
А слёзы катятся из глаз,
Он продолжал мне свой рассказ:

«Мы ждали дочку, свет очей,
Я песню сочинил о ней,
В ней есть куплет о ждущей маме,
О дочке в беленькой панаме.

Я гладил ей живот, ласкал,
О, Боже мой, я долго ждал,
У нас появится дитя,
Любить мы будем все тебя.

И вот настал для счастья день,
На небе тучи, солнцу тень,
Значения тени не придал,
Любовь свою я целовал.

Она подобна хризантеме,
Бриллиант чистейший в диадеме».
Марш Мендельсона заиграл,
Навзрыд под марш он зарыдал.

Моя душа уже кипит,
Да сердце жалобно стучит,
Сижу, мне жалко музыканта,
Игру души его, таланта.

Аккордеон не умолкает,
Мужчина дальше продолжает:
«Не дал с кровати я ей встать,
Взял на руки дитя и мать,

Отнёс любовь свою в роддом,
И вспомнил тучи за окном,
Душа тревожно трепетала,
Мою голубку провожала».

И вновь ручьём слеза из глаза,
А с губ слетает смерти фраза:
«Свою любовь не уберёг,
Достался мне её цветок.

Большое горе, счастья мала,
Кулёк сестра мне отдавала,
Главврач сказал мне: «Вы молитесь,
И с дочкой в церкви окреститесь.

Поверьте мне, она над нами,
У нас висит над головами,
И радость ей и утешение,
У вас в руках её знамение».

Я к небу голову поднял,
И тучи вновь я увидал,
Им утром не придал значения,
На небе – Крест, моё видение.

Голубка кружится над нами,
Пелёнку я залил слезами,
Любви наш круг разъединился,
Голубкой ввысь он устремился.

Любовь и счастье хоронил,
А дочку здесь же окрестил,
Цветок остался от любимой,
Он станет, как она, красивым».

Детей мелодия звучит,
Рука маэстро чуть дрожит,
Слеза с лица его не сходит,
Он разговор опять заводит:

«А дочка, вылитая мама,
Все ножки в складочку, румяна,
Глаза небесной красоты,
Не ручки, белые цветы.

Она от мамы мне, цветочек,
В руках моих сопит кулёчек,
Моё он счастье, мне и горе», —
Звучит аккордеон в мажоре.