Сергей Маковский - Requiem

Зовете ль вы, иль я зову — пора,
и мне пора уйти в страну покоя,
где грешника, святого и героя
уравнивает строгая Сестра, —
туда, в страну, где нет ни «завтра», ни «вчера»,
а длится время неземное.

Да, вас — о, братья духу моему,
чьи образы в себе всю жизнь лелею,
друзья, которых не встречал милее, —
родных мечте моей, родных уму
и тех, кого любил, не знаю почему,
и оттого еще сильнее.

Ни людям, ни себе давно не лгу,
не обольщаю сердца ожиданьем
утешной вечности, ни упованьем
на встречу с вами вновь… Но не могу
не вспоминать. Все, все на этом берегу
мне кажется воспоминаньем.

О, спутники мои! Со мной деля
восторги грез и мысли ненасытной
и творческой гордыни беззащитной,
вы были мне как милая семья,
пока не рухнула Российская земля
в бесправья хаос первобытный.

В те годы мир, весь мир казался наш,
любуясь им росли мы все когда-то.
Любили мы и Русь, и Запад свято,
дворцы царей, Неву и Эрмитаж,
Петрова города блистательный мираж
уже в крови его заката.

В те годы Анненский-мудрец был жив,
учитель-друг, угасший слишком рано;
всеискушенный Вячеслав Иванов, и Гумилев,
и Блок (в те дни — не скиф:
он бурю звал, разбит как утлый челн о риф
разъявшегося океана)…

Забытым с той поры утерян счет,
но вас забыть, взнесенных на высоты
Парнасские, — нельзя! Во дни забот,
борений, нужд, искали вы вперед
путей нехоженных, в слова вбирая мед,
бессмертья мед, как пчелы в соты.

Но кто из вас, кто страшно не погиб,
кто спасся, отстрадав урок жестокий
войны, усобиц, безрассудной склоки, —
от пуль, застенка и тюремных дыб?
Лишь тот, воистину, кто внял примеру рыб,
ушедших в темень вод глубоких.

О, сколькие меж вас, певцов-друзей,
мне доверяли сны, обиды, муки!
И женщины… Но нет! Одной лишь в руки
правило отдал я судьбы моей, —
одной поверив, знал — что коль изменит, с ней
и смерти не прощу разлуки.

Я Музой называл ее, с собой
влюбленно уводил в лесные чащи,
где бьет родник из глуби говорящий.
И не она ли, день и ночь со мной,
и ныне призраков ко мне сзывает рой,
так укоризненно манящий…

Но жизнь идет… Ее не победит
ни рок живых, ни вопли всех убитых,
ни перекор надежд и слов изжитых.
Пусть — ночь еще! Весенний лес шумит
над тишиной плющем обросших плит
и лаврами гробниц увитых.

Прощаясь с тобой, поминать я буду
Все, все, что дала ты мне,
Мой разум доверив бессмертья чуду,
Забуду ль о земном дне!

Забуду ль и боль, и восторг сознанья,
Что в смерти я жить начну,
Твоей красоты печаль и молчанье,
И счастье, любовь, весну…

Любимых, так много меня любивших
И брошенных мною давно,
Простивших обиду и не простивших,
Отомстивших, — не все ль равно!

Была ли и будешь? Иль только снишься
И так же другим солжешь?
Но, может быть, в вечности ты продлишься,
И правдой предстанет ложь.

Призраки надгробные,
Души — тени Божии,
ангелоподобные,
но с земными схожие,
вижу вас: по лестнице
снежнобелой храмины,
благодати вестницы,
в дар любови пламенной
на алтарь возносите,
на алтарь сияющий,
жены мироносицы,
дух мой созидающий…

От земли уйдя далече,
О земле далекой грежу,
Но земли далекой речи
Слышу тише все и реже.

Привиденье все забвенней
Яви некогда мне милой.
Ветром треплет лист осенний
Где-то над моей могилой.

Из неведомой отчизны
Ярче благовестье света.
Песнями прошедшей жизни
Убаюкивает Лета…

Из века в век томился он о чуде,
о крыльях, о полете ввысь, —
Туда, туда, где не бывали люди,
мечтал, крылатый, вознестись.

Века текли… Его упорный разум,
пытая персть земную, креп,
И сонмы солнц, невидимые глазом,
прозрел умом он… И ослеп.

О небе мудрствуя, не крылья духа
он сотворил, а саранчи
Подобие, грохочущие глухо
молниеносные смерчи.