Мария Петровых - Избранное

Не смея наслаждаться им,
его забуду ль я!
С огнем, которым я палим,
угаснет жизнь моя.

Здесь не всегда царил покой
от века и поднесь,
кто не принес его с собой,
не обретет и здесь.

Гляди в пути, как мир широк,
как веселит он взгляд.
И я ушел бы, кабы мог,
да стены не велят!»

Поезда несутся мимо,
Рельсы звонкие гудят.
Облака густого дыма
Провожает чей-то взгляд.

Кто-то ждал вчера напрасно,
Ждет сегодня, ждет всегда.
Каждодневно, ежечасно
Он встречает поезда.

Он измучен, он измотан
Одиночеством, бедняк.
Да, без родины живет он,
Но не спрашивайте — как.

Одинокий и суровый,
Ждет живых родных сердец.
Задрожали рельсы снова…
Наконец-то, наконец!

Ждет безмолвно, недвижимо,
Безнадежно, слепо ждет,
А в лицо — лишь хлопья дыма.
Мчится поезд… Нет, не тот.

Как знать, кому грустнее —
жаворонку иль мне!
Ах, и ему тоскливо
в померкшей вышине.

Он больше петь не в силах,
летать ему невмочь —
на землю мрак нисходит,
скрывает землю ночь.

Мне тоже ночь мешает
свободно петь в тиши,
но эта ночь страшнее —
она на дне души.

Споёмте песню про полынь,
почтим ее открыто,
дай бог ей летнюю теплынь,
ветвистой, духовитой!

Гвоздик и роз нам цвет не мил,
не любим маргариток, —
настой полыни в детстве был
обычный наш напиток.

И выросли, и не грустим,
легко бродя по свету…
Начнем с конца и посвятим
полыни песню эту!

Что значит запах розы, объявший ночью сад,
когда за каплей капля мгновения скользят?

Плывут по небу звезды, текут во мраке воды,
цветенье розы немо всей немотой природы,

где жабрами соцветий вздыхает ночь неслышно,
а роза пахнет тьмою, цветет темно и пышно,

цветет и доцветает, средь листьев темных вянет,
и мрачным напряженьем меня тревожно манит, —

со звездами дышу я, цвету как полночь эта,
и на холсте небесном рисую тень рассвета.

Лоза винограда растет некрасиво,
ползет она ввысь узловато и криво.

На лозах, проросших из грязи, из глины,
росистые грозди сияют невинно,

а корни, покрытые грязной коростой,
взбираются в гору усилием роста.

Лоза вырастает неспешно и немо
в слепом и прекрасном желании неба,

в желанье подняться, чтоб грозди сверкали
вином золотистым в прозрачном бокале.

Письмо словно бабочка: дрожью крыла
едва прикоснувшись, исчезнет в полете,
оставив дыханье пленительной плоти,
и липы в цвету, и шелков, и тепла.

Осыплется с пальцев дрожанье строк
пыльцою цветочной, и в это мгновенье
слова из письма улетят, как виденье,
и вянет письмо, как поблекший цветок.

За униженье наших рук пустых,
Что к свету тянутся и ждать не в силах,
Дай нам слова прозрачней смол густых,
Слова, что кровью заструятся в жилах.

И это слово страшное найди,
В глубинах плоти спящее безвестно, —
О нем напоминает гул в груди,
Как звон непролитой слезы небесной.

Найди слова, имеющие плоть,
И сердце беззаветное, живое
Для всех, кому тоски не побороть,

Для всех, кто смолк с поникшей головою.
Найди слова прямее тополей.
Пустые руки наши пожалей.

Тихо иди, — ночью улице спится.
Не разбуди этой сказочной глуби.
Кто ж виноват,
Если в груди твоей прячется птица?
Только притронься рукою —
Слышишь, стучит, словно дятел в дуплистом дубе.

Улица спит, погруженная в зыбкую дымку.
Люди во сне, как растения под водою.
Кто ж виноват,
Если тайком натянул ты струну-невидимку
Для одного небывалого звука,
Чтобы в сердца он проник силою молодою?

Тихо пройди — ночью улице спится.
Не разбуди и во мраке исчезни.
Кто ж виноват,
Если в груди твоей прячется птица?
Может быть, спящие бродят неслышно
В том же краю, где твоя рождается песня.