Сергей Маковский - Somnium breve

Вещий Гамаюн проплачет,
и конец, конец судьбе…
А подумать — только начат
путь, назначенный тебе.

Когда проходит жизнь, когда прошла,
и цели нет и нет возврата, —
как старый сыч, из своего дупла
жди сумеречного заката.

Очами дневными нельзя постичь,
во мраке зорче видят очи.
Напрасно дня угасшего не клич —
дождись всеозаренья ночи.

Бессонной тишины немые звуки
зовут в страну оплаканных теней,
и мертвые протягивают руки
из ночи невозвратных дней.

О, сколько их, за сумрачным Коцитом
навек покинутых! Издалека
о прожитом, о прошлом, о забытом
бормочет горькая река.

И сердце жалостью безмерной сжато
и вечность о прощении молю
за то, что мало я любил когда-то,
что мертвых я сильней люблю.

Что говоришь, таинственный? О чем
пророчишь ледяным молчаньем?
И светишься каким лучом,
каким обетованьем?

Куда от нас восхитился твой дух,
смежив тебе земные веки?
Иль, как свеча, сгорел, потух,
исчез совсем, вовеки?

Внимает ли, прощенный, небесам,
дивясь цветам лугов надзвездных?
Или возмездья ужас — там,
в неосиянных безднах?

Бойся призраков — теней, теней
из страны когда-то милой:
сердцу, не забывшему о ней,
тени скажут: было.

В час раскаянной тоски, тоски
суженой тебе судьбою,
двинутся туманные полки,
уведут с собою.

В омуты свои — назад, назад
путь душе твоей укажут,
мертвою водою окропят,
саванами свяжут.

Бойся памяти больной, больной
грусти о давно любимом,
о любви, развеянной давно
на могилах — дымом.

О, ты, которой нет
и не было на свете,
ты, вечности ответ
на ров тысячелетий!

Кто ты, над дольной тьмой
небес прообраз нежный,
владычица земной
надежды безнадежной?

Ты — чудо? или бред?
Один Господь рассудит.
О, ты, которой нет
и никогда не будет.

У ночи я опросил бессонной:
Чей это плач неугомонный в
о тьме я слышу вновь?
Кто это вещей птицей стонет,
дрему от век усталых гонит?
Ночь ответила: Любовь.

Но кто ж она, мое страданье?..
О ком невольного рыданья
нет сил остановить?
И голос ночи мне ответил:
— О той, которой ты не встретил,
но не мог забыть.

Когда, гонимый темным бредом,
скитался ты в пустыне —
как тень твоя, брела я следом,
послушнее рабыни.

Когда тобой владела сила
и ты был весь как пламя —
твое из битв я выносила
пылающее знамя.

И перед сном, монашкой черной,
я над тобой клонилась,
водой кропила наговорной
и о тебе молилась.

Усни! Далеких песен рая
земные сны чудесней.
Усни, моей во сне внимая
баюкающей песне.

Все тени, тени… Только там, в просвете
полуопущенных оконных штор,
ночное небо, светя и не светя,
ночное небо — на меня в упор.

Что это — смерть? В сиянии застывшем
провидит сердце гробовую тьму,
невечное становится небывшим,
ни цели, ни предела ничему…

И вдруг, придушен хлынувшей тоскою,
почувствуешь — о, Господи, прости! —
такое одиночество, такое,
которого нельзя перенести.

Мелодии полузабытой
глухие звуки, в час ночной,
пробормотал рояль разбитый
моей соседки за стеной.

Не в первый раз она играла,
но не прислушивался я, —
а нынче, вспомнив, замирала
и плакала душа моя…

Дымится озеро лесное,
вечерняя сереет мга,
и пахнут вереском и хвоей
извилистые берега.