Сергей Магид: Стихи 2011–2019 гг.

должны быть злы и быть глухи́

поэты, бес».

И выругался вслух.

Я постоял еще немного и исчез.

И вот я зол и глух.

слова́ теряются,

их уже не найдешь.

жизнь неприкаянна

как закатившийся в угол грош.

но есть еще женщина.

ее рука

приголубит и дурака.

храни свою женщину,

храни как мысль.

она есть дерево.

она есть рысь.

она есть озеро.

она есть мыс.

она есть низ,

что уходит ввысь.

ты в ней, свернувшись

плодом-клубком,

обретаешь как в смерти

последний дом.

Жизнь,

что делается

за́ день,

мне важна едва ли, –

кроме пары слов в тетради,

что себя сказали.

на западной стороне реки

в комнате без дверей

целовать

девичье

тело

с яичной скорлупой вместо головы

так

функционирует старость

из которой нет

пути наружу

Меньше знаешь, будешь долго

незаметным, бесконвойным, –

говорил мне гад бывалый

на одной бескрайней зоне.

я в ту пору был спокойным,

а теперь я злой и шалый,

и колючий как иголка,

вот и еду в спецвагоне.

только еду не для шутки

жить при тачке на соломе,

а туда, где Запад ходит в пациентах педиатра

аутистом.

он всё знает.

ну, само собою, кроме,

как прожить вот эти сутки,

чтоб убили только завтра.

Марина – монстр

по обе

стороны

добра:

по эту сторону все божеские смыслы,

по ту –

звериный вой

ужас жизни

приходит не во сне,

когда нет сил бежать,

а во время бессонницы,

когда силы есть,

но бежать некуда

из двух первичных чувств,

подмеченных Шаламовым на зоне –

злости и равнодушия –

только злость.

на равнодушие нет времени.

«Не переставая стыдно за свою жизнь… Я сам себе гадок и противен».

(Лев Толстой, январь 1910 г.)

сегодня не фартит.

не жизнь – сплошная лажа.

дела белы как сажа.

лишь ненависть саднит.

таков мой жалкий день,

убогий длитель тела.

сознанье отлетело.

в уме обид плетень.

и только граф Толстой

(о, путь сравненья сладок!)

всё пишет, что он гадок,

спасая подвиг мой.

опять стою в метро

смотрю в туннель

а из туннеля смотрят кровь и баня

и свет в конце

свет в красноватой мгле

там ширится звезда, её несет в стволе

купец калашников,

всемирный дядя ваня

Мотольская больница в Праге

1.

я совсем заболел

ждет меня трансформация, вроде

всероссийской крестьянской реформы:

свобода, но без земли

и еще двухголовый орел

(в нем черно́быльский ангел, в уроде)

ну и санкт-ленинград –

слабым отсветом в звездной пыли

2.

стали мерять давление,

а давления нет.

всё что есть – настроение.

непонятный предмет.

всё что есть – испытание

чьей-то странной судьбой:

одиночки, дознания,

их конвейер тупой,

зоны зависти, пропасти

беспричинной хандры,

выпадение в области

абсолютной муры,

а потом та nemocnice [2] Nemocnice (чешск.) – больница. ,

где краткость дня

постепенно становится

длинней меня.

3.

еще жив, а уже привязали бирку

вон, висит на правом запястье

отправляюсь на остров блаженных,

увижу Кирку [3] Кирка (греч.) – хозяйка острова Ээя, превратила спутников Одиссея в свиней, а потом посоветовала Одиссею спуститься в Аид и узнать свою судьбу. ,

пару свиней, испытывающих счастье,

всех героев греческого аго́на,

и себя – гения плагиата –

не выходя из вагона,

проезжая долиной Иосафата [4] По слову пророка Иоиля, долина Иосафата будет местом Страшного Суда над людьми и народами.

…аle ne teď! [5] Ale ne teď! (чешск.) – но не сейчас!

не сегодня…

брошена сходня

с лодки на берег

есть еще время

есть еще дом

входит вестник ре-анимации,

говорит: «шалом!»…

да нет,

это saniťák говорит jdeme [6] Saniťák (чешск., разг.) – медбрат; jdeme (чешск.) – пошли.

всё проще дни

всё чаще ночи

всё дольше отдых у обочин

всё больше мы одни

ты счастлива, что всё так просто:

цветы растут, болезни роста

приходят к ним, и ты одна

судьбою им дана

так протекает в этом Лимбе [7] Лимб (лат.) – рубеж, край; место пребывания не попавших в рай душ.

жизнь беззаконных человек

их головы сияют в нимбе

им песнь поют битлы в наушник

резвится Бог как пэтэушник