Женя Сорокапятка - Когда булочки ещё умели смеяться

Никак не научусь держать слово, данное самому себе… Я – новичок и в этом классе, и в этой школе. И к тому же очкарик. Поэтому на перемене стою один-одинёшенек, и бесцельно гляжу в окно. Пока неприкаянный ни к одной из школьных компаний, на всякий случай живу напряжённой пружиной на возможные придирки одноклассников и старших оболтусов.

Вдруг сзади кто-то пребольно дёргает меня за волосы. За волосы, которые по советским меркам чуть-чуть длинноватые, можно даже сказать, что такая моя причёска – не для общеобразовательной школы начала 80-х, но незначительная удлинённость моих волос – она была объяснима мною. Природа наградила меня богатою шевелюрой, она дала мне хотя бы такую возможность выглядеть оригинальней и чуточку моднее, ведь я – уже восьмиклассник, и мне так хочется, чтобы девчонки наконец-то начали замечать меня, а то они, суки, как через стекло смотрят сквозь меня в моём бэушном школьном костюме, который донашиваю за старшим братом, при этом дико стремаюсь коротких рукавов и штанин выше щиколотки.

За волосы дёрнули так, что голову запрокинуло назад. Полоснуло болью, резануло в шее, ошеломило неожиданностью… Как реакция на внезапную боль, непроизвольно выкрикиваю защитное: «Ой, блядь!». И резко оборачиваюсь к тому, кто дёрнул, чтобы на боль ответить больно. Хоть и очкарик, но я готов обороняться… А за спиной – …директриса! Пунцовая, с огромной буквой «о» во рту, опешившая, держит перед собой невидимый пучок вырванных у меня волос: «Ко мне! В кабинет! Немедленно!». Ровесники ржут.

Как на эшафот, плетусь к кабинету директора. Останавливаюсь перевести страх, трудно маюсь, сшивая цепочки будущих оправдательных фраз, выстраивая свою «сицилианскую» защиту. Набираю полные лёгкие воздуха. Твёрдо обещаю себе, даже – даю «слово пацана», что директрисе в её кабинете скажу всё-всё. Что считаю крайне несправедливым поступать со мною вот так: незаслуженно грубо и больно, да ещё и сзади, это же исподтишка получается, и – вообще, нельзя так неожиданно, поэтому и вырвалось у меня, но я же не специально, нет, ну правда же, ведь нельзя так, ведь больно же!

Но в кабинете директора моих аргументов не дождались. Потому что, когда переступил порог, от моей решимости остались лишь «бе-ме», «простите», «никогда не повторится» и опять «беме»… Да и не ждали там моих аргументов! Зато обрушили цунами эмоций: «Учащиеся с подобным поведением нашей школе не нужны», «У нас такие не задерживаются» и тэдэ. И когда я плёлся домой, запоздало шепча несказанные слова, и много позже, я долго злился на себя, что тогда не сдержал данное себе слово, и даже не попытался быть убедительным. Ненавидел себя за то, что в кабинете сковало горло и вылетали лишь дурацкие междометия с извинениями, что своей беспомощностью я как бы признал вину. Ненавидел себя за то, что говорил тихо-тихо и мало кому что понятное, а из-за этого к любому человеку сразу потеряют интерес, ведь слушать только «бе-ме» из стеснительно кривящегося рта никому не интересно.

…Сегодня купил билеты на его моноспектакль. Ранее я много раз представлял, как окончится спектакль, и вместе с другими почитателями его таланта, мы придём к нему за кулисы и поговорим вдосталь, как только окажемся лицом к лицу. Наш разговор непременно начну я. Возьму инициативу в свои руки и начну: вопрос, другой, ха-ха, ух ты. И очень скоро мы будем говорить на одном языке. Мы станем беседовать об успешности нашего общего жанра, когда хоть с книжного листа, хоть в лучах театрального прожектора говоришь другим о себе и о том, кто ты на самом деле, какой ты есть без оглядки на других, и в своём монологе ни капли не стыдишься того, как аж до мурашек кайфово, когда ты – рассказываешь, а тебя – слышат. Слышат такого, какой ты есть: чудаковатого, несуразного, распахнутого, с большой угловатой любовью в маленьком одноместном сердце… Ух!

И вот я стою в полутёмном коридоре в ожидании его . Стоим вместе с десятками его явных поклонников, а ещё с другими людьми: мирно скучающими, с просто мирными и с даже скучающими в своей безфанатичной тяге. Жду своей очереди. А там потом и уважительного взгляда от него, и выражения удивления с покачиванием вслушивающейся головы, и ещё – бровей, вскинутых в согласии и расположенности, и дружеского похлопывания по плечу с предложением (непременно с его стороны!) сделать селфи на долгую и тёплую. Жду, когда подойдёт очередь, и мы заговорим, и поговорим, потому что именно сейчас наступило то прекрасное время, когда лавры – отдельно, а прелесть человеческого общения – отдельно, и грех для нас обоих упускать возможность напитаться общением живого с живым. Мне это предвкушение долгожданно и радостно. Удовольствие от предстоящего диалога с ним много раз было заочно испито мною, и в голове все «хотелки» уже сто раз проиграны, потому перспективы общения с ним предвкушаемы и восхитительны…