Женя Сорокапятка - Когда булочки ещё умели смеяться

Детство у меня было. И оно было счастливым. Не без кисельных комочков, конечно… Это когда тянешь-тянешь тёплый кисель, с наслаждением так тянешь, сквозь зубы пропуская в себя тёплую нескончаемую сладость, кисель катастрофически быстро густеет, и оттого я спешу, потому что мне важно процедить его сквозь зубы, чтобы успеть до загустевания. Но тут – бац! Кисельный комочек. И потом – бац, второй, и ещё третий, – бац. Они упёрлись в мои молочные зубы, перекрыв потоки сладости, встали на её пути непреодолимой плотиной, и не выплюнуть комочки, не проглотить их, и тем более – не разжевать. И остаётся сидеть сиднем, катать во рту неожиданные и неприятные сюрпризы, и думать с грустью: «Ну что это за жизнь у меня такая»…

В моей жизни случались кисельные комочки. Факт! Случился и «писательский опыт». То есть была книга. Впрочем, книга – она не то чтобы была, скорее – она попыталась быть. Начиналась. Однажды уже начиналась моя книга. В школе, в седьмом классе. Я дебютировал с окололюбовной фантастики из жизни улетающих. Написал про космолёты, планеты и человеческие отношения с участием астронавтов. Заковыристые имена покорителей космоса в моей книге – исключительно моя находка! Я патриотично решил обойтись без всяких там инозаимствова-ний, без Джонов, Майклов и Молли, а взял и исковеркал русские имена. Вывернул их наоборот и получил вполне себе инопланетные: Йердна, Ллирик и конечно Янеж. В жёлтой школьной тетрадке я фантазировал искусанным красным стержнем, спрятанным между тетрадными страницами так, чтобы при возникновении писательского зуда не тратить время на поиски ручки, чтобы всегда было под рукой, чем записать мысли.

Моя космическая повесть шла трудно, и часто даже не шла вовсе. Так и не законченная, она с первой странички нравилась только мне. И маме, да и то лишь как предмет гордости за сына. А вот руководитель нашего внешкольного кружка сразу забраковал мою книжку. Как глубокоуважаемый профессиональный журналист, он имел непререкаемое право на это. И я не стал противиться. Сейчас уверен – мой руководитель тогда правильно сделал, что похерил эту мою первую литературную попытку.

Если бы я тогда смог закончить свою книжицу, она бы пустила меня по ложному пути фантаста и вруна. Тогда читателям точно бы не поздоровилось! Та моя фантастика могла бы любого в тоску вогнать: до смерти, до финального свистка. Ибо мои персонажи, встретившись и как-то сразу поженившись, полетели на далёкую планету нести светлое и вечное. Там с лазерами в руках они начали защищать принесённое ими туда…

После забраковывания, мои писательские руки опустились. Я так и не закончил свою книгу, а мои герои так и не погибли, хотя в мыслях я держал такой финал. Они должны были погибнуть вместе, потому что любили друг друга и любили то, что принесли защищать. Бр-р-р! Читайте книги, и будут вам мысли – это сказано правильно, но точно не про ту мою неудавшуюся литературную попытку со стойким многолетним послевкусием.

Я часто задумываюсь о послевкусии. В данном конкретном случае – о послевкусии от сказанного мной. Для меня это важно… «Послевкусие». Я люблю это слово. И люди, как казалось, любили это слово из моих уст, когда в пору затяжных командировок во всяческих аудиториях я растекался заученными монологами. Не раз потом слушавшие пытали меня: «Вы явно в гастрономии разбираетесь! Иначе чего так часто употребляете это яркое слово, так вкусно везде его вставляете?». Я в ответ раздувал щёки. Говорил: я надеюсь, слово «послевкусие» – это не единственное, что зацепило вас после того, как вы прослушали меня. Или – спасибо за цитирование, и просто простите мне повторяемость этого слова. Бла-бла.

Послевкусие – оно должно быть, и оно должно быть стойким… Уж я-то знаю. Запомнил из безответственных девяностых. Меня заждался самолёт, что уже давно был готов умчаться в рейс «Самара – Москва»… Опоздавшим пассажиром я юркнул в пузо трясущейся на старте «ТУшки». Провалился в продавленное кресло и порадовался, что судьба подарила мне возможность лететь без соседей «D» и «Е». Самолёт нервно рычал перед разгоном, а немая миленькая стюардесса под русско-английский речитатив из динамиков вальяжно выполняла свои заученные манипуляции: «Потяните за пряжку ремня, прикреплённого к вашему креслу…». Размазав нос по стеклу иллюминатора, я глядел в дождь и думал: хорошо, что командировка уже закончилась. И нечего тут извиняться, лучше давай прощаться, эй, ты – долбанный Самара-городок!