Николай Жданов-Луценко - 9 жизней. Стихи

Но лишь в своей девятой жизни,
Когда осмыслил весь итог,
Поэтом послужу Отчизне.
И да поможет лире Бог.

Поможет угнетать способность,
Не спать в безмолвии ночей,
Ловить – презрев покой, удобность —
Свет от космических лучей.

Для ясности ума – аскеза,
Излишеств телу не ищу.
Несу свой тяжкий крест ликбеза,
Не жалуюсь и не ропщу.

Потерянным в чертополохе
Несу в стихах культурный код.
Не осуждаю тех, кто плохи.
Как пушкинский учёный кот.

То песни заведу о главном,
То в сказке обличу порок.
В своём повествованьи плавном
Мыслитель, если не пророк.

Стихи, как воинов в бойницах,
Расставлю по всему Кремлю…
А сам на созданных страницах
Свернусь в клубок и задремлю.

Я видел, как две лаялись собаки,
Желая своим видом дать понять —
Ещё вот-вот и спор дойдёт до драки.
Тогда уже их людям не разнять.

Две шелудивые в грязи дворняги,
Истошно лая, скалили клыки.
Подальше отошли от них бродяги,
Забились по подъездам мужики.

Но ярость уходила в децибелы.
Вперёд качнувшись, пятились назад.
Как всякие рабы, они не смелы.
Беспомощных лишь хватанут за зад.

А пьяный дворник приподнялся с лавки
И кинул палку в шумных кобелей.
Вмиг, заскулив, ретировались шавки,
Столкнувшись с тем, кто больше их и злей.

Я сторонюсь насилия и злобы,
Стараясь обойти любых собак.
Мне в хриплом лае слышатся трущобы.
Когда их свора, то дела – табак.

Как тут не вспомнить президента кредо:
Коль драка неизбежна – первым бей.
А просто грозно лаять на соседа —
Как пугануть на крыше голубей.

Кто громко брешит, вряд ли покусает.
А волкодав матёрый молчалив.
Ни звука он на ветер не бросает.
Но загрызёт того, кто был труслив.

Прогромыхал в депо трамвай последний.
И «пробок» рассосалась круговерть.
Мне сумрак в мозг закидывает бредни,
Чтобы отсрочить творческую смерть.

Дождь в октябре то хнычет, а то плачет.
Моргают мокрой ночью фонари.
Я за перо берусь – а как иначе
В бессонницу дожить мне до зари?

То ностальгия мне в окно накатит,
То ветер волком воет со двора.
Самоиронии с лихвой мне хватит,
Чтобы марать бумагу до утра.

А где-то в тёплых странах с вечным летом,
Поев и выпив, люди крепко спят.
Там просто невозможно быть поэтом.
И все о тривиальном говорят.

Но тут плутают мысли в полушарьях
И жгут, как автоген, мне мозжечок,
Чтобы наружу выйти в комментарьях,
Слоновым стадом сделав пустячок.

Так русский ум устроен изначально:
Он в мухе может угадать космизм.
То веселиться, то грустить печально,
Что ты в свой век – сплошной анахронизм.

И, книгу взяв, читаешь до рассвета,
В чём сомневались лучшие умы.
В стихах захочешь написать про это,
Взяв благодарно мудрости взаймы.

…А рельсы стукнут, в будни возвращая,
Сверкнут багрянцем первого луча.
И шум ворвётся в уши, превращая
Ночную лиру в день паралича.

Кто увлечён не содержанием, а формой,
И судит обо всём по паре кратких фраз,
Свою безграмотность давно считает нормой
И гордо выставляет глупость напоказ.

При этом остро жаждет славы и признанья,
Почёта, поклоненья на своём веку.
Но он добыть себе не потрудился знанья.
Всегда всё в жизни ясно было дураку.

Ему кроссворды, караоке, викторины
Соорудить сподручней в умственный багаж.
Но он-то тужится изобретать доктрины.
И, повышая в споре голос, входит в раж.

Чем очевидней солнце клонится к закату,
Отбросит карлик тем величественней тень.
Там, где авторитет за деньги и по блату,
На смену справедливости грядёт кистень.

Пусть теплятся инстинкты самосохраненья,
И старой гвардии рот гуглом не заткнуть.
Тускнеют в патине усмешек самомненья.
В непониманьи умных трудно упрекнуть.

Наверно, нынче человечество глупеет.
Зато искусственный мужает интеллект.
Так род людской и оглянуться не успеет,
Как превратится в нежелательный объект.