Кавалергары, кирасиры – тяжёлая кавалерия, грудь и верхняя часть живота закрывал металлический доспех – кираса, а основным вооружением был палаш – узкий меч с односторонней острой кромкой. Кавалергарды – элитная гвардейская часть тяжёлой кавалерии.
Коммерц-советник. (Коммерции советник) – почётный титул, которым удостаивались купцы, пробывшие в 1-й гильдии не менее 12 лет. Этот титул приравнивался к гражданскому званию 8 класса и давал возможность поступления на государственную службу.
Штафирка – презрительное название штатского человека офицерами царской армии.
Заводские служители. Крепостные работники рудников и заводов. Среди них бергайеры (бергалы) – непосредственно работавшие на добыче или выплавке руды и просто служители на подсобных работах. Работники не имели права покинуть место жительства, место работы и были фактически на положении рабов. Их обеспечивали пищей и одеждой и давали небольшое денежное содержание. Заводские служители либо становились таковыми по наследству, либо в результате рекрутских наборов среди заводских крестьян.
Заводские крестьяне и заводские приписные служители. Тоже крепостные, но принадлежали они не конкретному барину, а императорской семье, имуществом которой управлял кабинет Его Императорского Величества. Заводские крестьяне платили налог в императорскую казну и были обязаны исполнять повинности на «заводских работах» – это подвозка руды, строительство, ремонт дорог и мостов. Их положение было несколько свободнее, чем у заводских приписных служителей, так как они были закреплены не за конкретным заводом, а за землёй, находившейся в ведении Округа, и могли в этих пределах переезжать из деревни в деревню и брать разрешение на походы в тайгу на охоту или добычу кедрового ореха.
Виктор Вассбар и Александр Лобанов
Глава 1. Арест
Сквозь мутные стёкла узких окон, ярко высвечивая лишь белёную почти двухаршинную кладку оконных проёмов, на рабочий стол начальника Колывано-Воскресенского горного округа Василия Сергеевича Чулкова падал косой ромб грязно-жёлтого света – проекция окна. Отражаясь от помутневшего от времени полированного стола с аккуратными стопками бумаг, неудачная копия серого январского дня рассыпалась на тонкие дистрофичные лучи и летела к серым стенам кабинета, но достигала их лишь своими редкими бледными искрами, гаснущими в тусклой поверхности стен и казённых шкафов.
Тихо скрипнула массивная дубовая входная дверь кабинета, и в сумрак его вошёл высокий худощавый мужчины одетый в штатское платье.
По уверенной походке и раскрытым для объятия рукам, можно было судить, что вошедший в кабинет человек хороший знакомый Чулкова, более того – друг.
– Кого ещё там… несёт! Покоя нет! – приподняв склонённую над какой-то бумагой голову, подумал начальник и, прищурив подслеповатые глаза, всмотрелся в сумрачную часть кабинета, откуда, затихая, доносился скрип входной двери.
– Пётр Александрович, любезный, рад, рад видеть! – узнав в посетителе давнего друга, воскликнул Чулков. – Иди, иди ко мне, дай обнять тебя, дорогой! Какими такими радостными ветрами, мил друг геоноз! – Бесспорно радуясь неожиданному появлению Шангина, Чулков одновременно подумал о бумаге с сургучной печатью, которую до этого, читая, держал в руках, и мысленно произнёс, – бог с ней, успеется, – бросил её на стол, встал из-за стола, подошёл к другу и крепко его обнял.
От столь чистых и явно открытых чувств Чулкова серое пространство его кабинета, казалось, даже засияло, и просочившиеся сквозь мутные стёкла окон золотистые солнечные зайчата заплясали на вдруг посветлевших стенах и шкафах, осыпающих многолетнюю пыль.
– Прости, Василий Сергеевич, редкий я ныне у тебя гость, да и не до гостеваний мне, не до геогнозии и петрографии, – обнимая друга, говорит Шангин, – иные ныне заботы.
Чулков хмыкает, понимая с какой целью прибыл в его вотчину Шангин и говорит, выпуская его из объятий:
– Не прибедняйся. Верно о каменьях толковать прибыл, но не до каменьев мне ныне. Ты Кузинского знаешь?
– Василь Сергеевич, то ли ты его не знаешь? Чай в Локте-то он у тебя не раз дневал и ночевал. Стрижков яшму его прииску у горы Ревнёвой собирается от глины открыть, да пустить в дело, а меня сомнение берёт, получится ли толк, тресковат камень.
Читать дальше