Атааллах Аррани - Лепестки роз

Роняли
розы
Рубиновые слёзы,
А может быть,
благоухающую кровь.
Венцов томленья,
Цветов печали
Не соберут их чаши вновь,

За словом
слово
Свежо и ново
Роняю
в мавзолей стихов,
Упавших песен
Уж не поднимет сердце
Как не вернёт вчерашних снов.

Так начинает Аррани свою книгу.

Душе моей навеки свято
Сплетенье этих горных жил,
Былой реки засохший ил…
Смотрите! Здесь я жил когда-то
И здесь впервые полюбил.

…Травы верблюдам было мало,
В колодцах высохла вода,
И наше племя кочевало
По всей Аравии тогда.

У этих гор, где Антар-витязь
Впустил в пески поток реки,
Сказал нам шейх: «Остановитесь!»
С ним согласились старики.

Была у шейха дочь Зарифа,
Румянощёкая заря.
Коса чернее перьев грифа,
Глаза-бездонные моря.

Дика, горда и неподкупна –
Ты скажешь: лёд ее черты, –
Лишь мне она была доступна,
Лишь я срывал её цветы.

Сходила ночь на смену зною,
В объятьях, в сладостном бреду
Я видел день, когда женою
Я в свой шатёр её введу.

Но шейху на глаза попались
Однажды мы – и царь беды
Увёз её, и мы расстались.
Я шёл за ней, но потерялись
В песках пустынь её следы.

Товарищи трудов и бденья,
Ты, аль-Аля, и ты, Хишам!
Оплачем здесь любви томленья,
Ещё неведомые вам.

Исчезли утренние грёзы,
И тихо лью на склоне дней
Скупые старческие слёзы
Над гробом юности моей.

С чем виноградин сравнить намёки на несравнимость,
Абу Нувас?
Как будто юность их изваяла из песен жизни, Абу Нувас.
Едва коснёшься – и хмель проснётся и в жаркий пурпур
окрасит губы.
Как будто губы ширванских женщин, они пьянящи,
Абу Нувас.
Как будто кубок вина хрустальный, они прозрачны,
Абу Нувас
Как будто Земзем [1] Земзем – священный колодец в Мекке, Каусар – название реки, протекающей в раю. , как будто Каусар струят в них
сладость, Абу Нувас.
Прикосновенье родит желанье, как бы с губами сливая губы.
Как будто груди моих любовниц, они округлы,
Абу Нувас.
Как будто звёзды в пучинах неба, они мерцают,
Абу Нувас.
В них шeпот ветра, улыбки солнца, земная свежесть,
Абу Нувас.
Не прикоснёшься – жить не стоит, а прикоснёшься –
сгоришь от страсти.
Как будто бёдра моих наложниц, они упруги,
Абу Нувас.

В багдадский полдень, в тяжёлый жар,
Когда свернулся клубком базар,
Молчат, уткнувшись в лазурь, дворцы,
Под сказки дремлют в садах купцы.

Восток и запад спрямляют лук
По минарету ползёт паук,
Комар супруге поёт: «Ля-иль!» [2] «Ля-иль!..» начало призыва к молитве. .
В кофейнях нищий глотает пыль.

Уходит Дигла [3] Дигла – река Тигр на которой стоит Багдад. в свои пески,
Ложится буйвол на дно реки,
И лишь, бросая в песок следы,
Бежит разносчик: «Кому воды!»

В багдадский полдень, в урочный час
Пришёл к халифу Абу Нувас,
Поэт придворный, певец вина
И женской ласки – любви струна.

Рукой прикрывши усмешку глаз,
Другою – сердца певучий саз [4] Саз – музыкальный инструмент. ,
Он сплёл из лести узорный бейт [5] Бейт – по-арабски стих. ,
Каких не слышал и сам Кумейт [6] Кумейт иби Зайл ал-Асади (679-743) один из выдающихся поэтов раннего ислама. .

Халиф поэта не услыхал:
Он забавлялся с прекрасной Хал [7] Хал – «родинка», имя чернокожей рабыни. ,
Царь эфиопов ему прислал
В подарок этот бесценный лал [8] Лал – рубин. .

Невольниц властных слуга и бог
Холодным взглядом певца ожёг.

Упали тени певцу в чело,
Обиды чувство его сожгло.
Вскипело сердце – и тот же час
Дворец покинул Абу Нувас.

Но, полон думы о тех двоих,
Он на воротах оставил стих:
«Мой ненужный стих зияет посреди твоих дверей,
Как зияет ожерелье на любовнице твоей».

Прошло мгновенье – и страж донёс:
«Венцу вселенной – ничтожный пёс,
Твои ворота черней чернил:
Нувас безумный их осквернил.