***Марат Казий, белорус. Пионер. 11 мая 1944 года последней гранатой подорвал себя и окруживших врагов. Герой Советского Союза.
Верный пес мой сидит на цепи много лет
И уныло взирает на розовый свет.
Иногда, завывает, проткнув небеса,
Дурачок, видно, верит еще в чудеса.
Жалким плачем к себе призовет звездолёт —
Небо волю задаром пред ним распахнет.
В нем так много простора – беги и беги,
Что не хватит на это и пятой ноги…
Меня жизнь привязала как бедного пса;
Наши с ним раздаются в ночи голоса.
Мы, обнявшись, немного поплачем, вздохнем:
И сердца наши вспыхнут надежды огнем.
Нет, конечно, дружок, не для жизни в ярме,
Родились мы на грешной с тобою земле!
А давай-ка, на пару, возьмем звездолёт
И отправимся в дальний счастливый полет!
Кто-то пышный и яркий сирени букет
Нес любимой весенней порою.
И цветочек упал по дороге – в кювет,
Так остался лежать, сиротою.
Дни бежали да теплые лили дожди…
И пророс он, за землю вцепившись.
– Ой, растет, посмотри… на него! Подожди! —
Ты шептала, к цветку наклонившись. —
Мы посадим его в нашем тихом дворе —
Ты мечтала и верила в это,
Что напомнит он нам о чудесной поре
Ароматом весеннего цвета.
Пролетели года, уж виски сединой
Серебрятся, но ты, как и прежде,
Куст сиреневый наш, удивляешь весной,
И, все также, вселяешь надежду…
Пусть метель, но, я верю, наступит весна!
В звонкой, яркой примчится она колеснице —
Отойдет все в округе от белого сна,
Оживятся продрогшие за зиму птицы.
По летам приоткрыта уж осени дверь,
Шаг за шагом – вперед и заказано бегство.
Может быть, потому и люблю я апрель,
Что с весною мне вновь возвращается детство.
И однажды ступлю в предзакатную тишь,
Но сейчас, словно узник, уставший в неволе,
С упоеньем любуюсь сосульками с крыш,
И журчаньем ручьев, первой травкой на поле.
На далеком, далеком острове
Нет печали и нет забот.
Там не мучают боли острые,
И без горя народ живет.
Нет тревоги и черной зависти
И неведома там напасть.
А улыбки у всех до старости —
Вот куда бы мне вдруг попасть!
Только есть ли, на самом деле,
Острова те и чудеса?
Я от боли держусь еле-еле…
И мечтаю взлететь в небеса…
Эх, душа моя, ты не мучайся,
Час наступит – и мы вспорхнем
На большую лиловую тучу.
И прольемся теплым дождем…
Грязная посуда, как ледышка печь.
Женщина в кровати. И огрызки свеч…
Рядом – самогонка, словно амулет,
И хранит, и греет – в «рай» входной билет.
Отопьет немного – все ей трын-трава —
И глядит уныло, буйна голова.
– Мама, есть охота, – просит тихо дочь.
– Где тебе возьму я? – гонит ее прочь,
И иссякли слезы, только тихий стон
Из груди ребенка переходит в звон —
Погребально-тяжкий! – чтоб Россия-мать
Не могла спокойно больше созерцать
На сыновни муки, слезы дочерей…
Все вином залито! Не найти дверей,
Не найти дороги – всюду этот смрад,
Мрак и безнадега, и кромешный ад…
Кто зажжет лампаду и покажет путь,
На который надо женщине свернуть…
Синичка стукнула в окно —
Ей зябко быстрокрылой.
Она мечтает об одном,
Чтоб стужа отступила.
Ну, так, давай, ко мне скорей —
Не бойся, моей кошки —
Втроем нам будет веселей.
Есть в доме много крошек.
Поставлю чайник я на газ,
Тебе нарежу сала,
А Мурке строгий дам наказ,
Чтоб коготки держала.
Поговорим о том, о сём,
Затронем то и это…
И даже глазом не моргнем,
К нам вновь вернется лето.
Грустная осень радужной кистью
Преобразила тихий наш сад.
Капали слезы, падали листья…
Как мне хотелось вернуться назад!
Вижу, вспорхнула звездочка в небе,
Словно крылатый птенец из гнезда.
Я вдруг подумал: о, если мне бы,
Вслед за тобою, как эта звезда!
Только бы рядом, только бы вместе.
Горечь разлуки, так тяжела…
Вновь возвратился на прежнее место —
Память все годы об этом жила.
Словно внимая, ветка березы,
Нежно коснулась щеки и плеча.
Падают листья, капают слезы…
Кажется, было все это вчера…
Морозы жмут «под тридцать», на дворе —
Ноябрь разгулялся не на шутку.
Трещат дрова в березовой коре
И в доме дым весит от самокрутки.
Читать дальше