Михаил Туркин - Тихая гавань

с нею найдёшь сон, мир и счастлив вовек!

Она греет и дарует мне блаженное счастье-,

замучает лаской, что, – умрёшь-в одночасье!

Но; ты безумно рад её теплу, и нежности;

тому естеству во влажной промежности!

Этой бесконечной, и упругой мягкости,

с движениями тела и ребра – её кости.

Заботясь о ней: дари постоянно блаженство;

и, она: навсегда посвятит тебе своё жен-ст-во!

И, прошлое; опять, врываясь с новой силой:

напомнит о себе, – поблагодарив- спасибо…

Два сердца бьются, в кромешной тьме

***

Два сердца бьются, в кромешной тьме;

одно желанно, своё дарю; войду к тебе.

И, там познаю тайные силы вселенной -,

я полетаю, а ты, – побудь моею пленной!

В тебе собрались все чувства этого мира;

но, снаружи ты бываешь холодна, рапира.

Внутри тебя уютное тепло, и с комфортом -,

я предаюсь движениям бархатистым ртом.

Наши тела получают любовное довольствие

от быстрой скорости-телесное удовольствие.

Вы возрождены; чтоб, – сотворить жизни нам,

друг без друга не можем: разделены пополам!

Только в друг друге: находим счастье и рай, -

своими губами, губками меня в себя вбирай!

Слизистая оболочка податлива, и она нежна -,

ты; даже, не представляешь, как, – мне важна!

Не знаешь; насколько, в тебя влюблён?

Только с тобою понял-я вновь окрылён!

Ты увлажнилась, а мою засохшую душонку, -

согрела, и словно одела меня в рубашонку.

Жизнь моя: пропащая, паскудная

***

Жизнь моя: пропащая, паскудная;

котомка холщовая, пища скудная.

Ничего уже не порадует – не льстит -,

только враг позорный мне не мстит!

Широко раскинулись вспаханные поля;

И одиноко стоят старые, седые тополя.

Распростёрли все свои ветви стороны -,

мою пищу клюют злые чёрные вороны!

За красуется сирень, любимая моя;

по весне зацветает, и любовь твоя.

От красот изумляется естество;

А, с неба возрадуется божество!

Извращённое сознание, от обиды на тебя

***

Извращённое сознание, от обиды на тебя;

я: отталкиваю одиночество и тебя от себя!

И, не смогу простить предательство и ложь;

Отвращение, презрение к тебе: смоет дождь.

Это уже не любовь, а жалость к старчеству;

И, свойственная склонность к величеству.

Во дни беспробудного пьянства и чванства

Горделивых насмешек, зла, и мещанства.

Жадность и скупость: тебя обуяла, околдовала;

ты не делилась со мной, и себя-мне не давала!

Я не могу прощать измены, недоверие и месть -,

Мне так противна: твоя не избалованная лесть!

Израненная душа, – посмотрит тоскливо

***

Израненная душа, – посмотрит тоскливо;

и птицы встрепенутся, полетят крикливо!

От меня не сегодня: ушла любовница лета:

у меня внутри как поминки по потере света.

Я в России: первый нахал, и поэт-затейник;

свои душевные изъяны: положу в сотейник.

Будет, чем порадовать публику и посмеяться -,

люди; нынче, Бога не чтут, и даже не бояться!

Криком журавлиным улетает моя любовь, в рай:

в тот далёкий, птичий гомон, за небесный край!

Я не обернусь, не взмахну ранеными крыльями, -

мне пронзает мои руки, как гвоздями-шильями!

Когда же; всё успела, и меня не полюбить

***

Когда же; всё успела, и меня не полюбить -,

и, как быстро-в чувство привести смогла?

Не один раз захотела избить, и даже убить…

На грешную землю, – уже опускалась мгла!

В этой мрачной серой мгле, злосчастной доли, -

печальный день: сменился грязным вечером.

Своя несчастливая жизнь, – ощущалась до боли;

тогда меня били обидчики, убивая вчетвером!

Я уходил навсегда, с нашего земного плана;

и, прощался с тобой, и этой осенней дорогой:

обижаясь на жизнь, – мне привиделась лана;

которую, я, уже не мог назвать своей дорогой!

Она стояла и видела сквозь тьму смутное небо,

где гроздьями свисали низкие тучи и, те сучья…

Как вдали поворачивается наш страшенный Бог,

а там текут и лижутся-они, – как суки, и ты-сучья!

Любимая, я тебя; уже, больше не люблю

***

Любимая, я тебя; уже, больше не люблю -,

но, неужели, мне пришлось это сказать?!

Машу рукой, во след уходящему кораблю;

и, невозможно про всю боль рассказать.

Много зла, бед и горя пришлось, пережить, -

приходилось есть с земли, и рвать те цветы.

У меня нет сил и здоровья; дабы, ещё жить!

А, всему виной, – стала одна ты, и, только ты!

Я: был, вынужден тебя возненавидеть, за всё -,