Даниил Шаменков: Глаза в глаза. Книга стихов – 3

Вместо сердца мотор от машины,
Вместо черт лица – акварель,
Наше счастье давно за спинами
Ненужных ущербных людей.

И в стихах рассказать его
Я смысла не видал, доколе,
Любовь – прокисшее вино,
И бытовуха, съеденная молью.

Если я твой Чипполино,
То тогда ты не чеснок,
Если ты шматок дельфина,
То я рыбины кусок.

Если я плохой эклер,
То ты самый сладкий ром
Если это дамский пир,
То хочу быть языком.

Если я простой пивас,
То ты красная настойка,
Если это балабасы,
То пригрелась горлу водка.

Если я противный гном,
То ты просто великан,
Я захавал утром бром,
Чтоб не звать тебя на бал.

Моя мечта в узорах клетчатого мира
На грани фолла крутит на ветвях
Любовь мою оттенками пломбира
На наших серых треснувших губах.

В кувшине поросла тюльпаном
Твоя простая и любимая печаль,
И я опять твоей помадой
Рисую иней на свечах.

И в мудрости акаций находил
Наш мир в лианах нынешних реалий,
Тебя я вновь, наверное, взлюбил,
И ты… Взлюби меня… Сначала.

Выдыхаю пар куда-то в воздух,
Понижая частоту сердцебиения,
Вот так я ожидал успокоения,
Сворачивая в стопку свои кости.

И я бьюсь об заклад, что спорно,
Что когда-нибудь все закончится,
И в этом погибшем миноре
Овладею с концами творчеством.

Забронировало меня безумие
На каком-то онлайн-букинге,
И живёт там себе спокойно,
Меня измывая и мучая.

Надоело молится Пушкину,
Охуевать от картин Ван Гога,
Походу съебалась кукушка
С парковки в моем остроге.

И укутала серая мука
В свои рваные шмотки меня,
Я хотел написать стишок,
Как всегда получилась хуйня.

Прикиньте, вчера видел Пушкина,
Прям на Невском, на повороте Думской,
Он сказал, что стихи – не поэзия
И затер мне немного за прозу.

Прикиньте, он руку пожал мне,
И открыто со мной говоря,
Предложил поехать на Стачек
И малость бухнуть коньяка.

Прикиньте, он мне рассказал,
Что я круто пишу и есть шарм
В моих классных, прекрасных стихах,
И чтоб я продолжал писать.

Прикиньте, я пил с великим,
И был с ним так сильно похож!
Красивая стори про двух поэтов.
Красивая. Жаль, что пиздеж.

Двери… И вроде снова открыты,
Молчанию нет сил больше себя выдавать.
Жизнь пропахла дешёвыми сигами и общепитом,
Мне точно не так завещала всё мать.
Тяжело тащить груз, когда тащишь его в одиночку,
Странно, но к этому шёл и стремился,
Теперь на полном серьезе в Гугле ищу стоимость почки,
Отдавая себе отчёт, что когда-нибудь всё получится.
Наивность стала врагом, ни разу меня не подняв с колен,
Теперь подыхаю в свои восемнадцать,
Теряю с долгами свой кровообмен,
Вырезаю на вене: «Я так заебался…»
Забавно. От того и грустно, что уже совсем не смешно,
Что ебланские шутки уже не бодрят,
Что никто не смеется, когда это надо,
А шлют к черту, меня в чем-то все время виня.
Я пытаюсь выглядеть лучше,
не выпускать всех внутренних демонов,
Но они так и рвутся наружу…
Пытаются сделать всё зрелищней.
Это какая-то чушь, все кажется сном идиотским,
Жаль, что каждая точка в жизни
Имеет свою невозвратность,
Я б сохранился, загрузившись где-то, когда-то.
Но сейчас я был бы очень доволен,
скипнуть вот эту заставку.

Грубая сука юзает, качая скорость,
Сжимает зубами головку члена и, надрывая, доводит до десен.
Ей хуй по плечо,
От того не по силам.
Опасность свалилась с небес и на землю:
Сначала прекрасный блаженный минет,
А потом ни с того пизда-людоед
ни с сего не твоя Стихия.
Что ловит от крови частицы экстаза,
А потом зазывает на бал.
И да, она – шлюха в руках пидораса,
и чистейшей воды каннибал.

И восстанет из мертвых Муму,
Перестанет шагать победный парад,
Детство меня, сука, бросило. Похуй.
Только ты не бросай.

Поэт хотел быть за, но оказался под стеклом,
Double penetration этот Грибоедов Hill для вас,
Хотели ПЗС, а оказался ППС, по типу «вонь» —
Парк Партизанской Славы не для масс.