Александр Василенко: 38 страниц. Верлибры

когда серые витрины для окон
новостроек застыли на полуслове
за мрачно дремлющим Каменным островом
плавная Петроградка оставила записку на фасадах

но я выпил столько вина
что не могу разобрать её диалект
петербурбургского языка

таксист левитировал в радиоволнах
как узбекский бог диско из Монте-Карло
а мой пьяный язык дрых на челюсти
и я не смог провозгласить:
СМОТРИ, КАК ЧУДЕСНО!!! ДИЛШОД!!!
разве что плюнул беззвучной фразой
и все буквы рассыпались по ковролину салона
трудолюбивого зверя KIA-что-то-там
белого цвета

лень подбирать слова с пола
выковыривать их из-под ручек
наклоняться за ними под кресло
когда они ещё и убегают от меня

когда бежит по карнизам Гермес
с Дионисом на спине, летят сфинксы
и джаз-банда ангелов так близко к борту
летит, обгоняет, трубит симфоническим ветром

улыбаются —
значит, грехи мои не так уж страшны
так хочется, чтобы были крылья
и с ними взлететь

а они:
ЭЙ! ТЫ ЖЕ ЛЕТИШЬ! ВИНО – ТВОИ КРЫЛЬЯ

ПОЕХАЛИ ЖЕ НА КРЫШИ, ДИЛШОД!

таксист нажимает на красную кнопку
и мы гарцуем над Троицким Мостом
как два Чкалова.

ночь – это просто жёлтые окна

а вокруг ничего

это фонарь и замёрзшая клумба

а вокруг ничего

это фары с ворчаньем мотора

а вокруг ничего

это пар изо рта и неясная речь

а вокруг ничего

это звёзды, бегущие от метеорита

а вокруг ничего

техническая вода
с внешностью жидкого Урук-Хая
с заржавевшими зубами
с ослабленным трубами телом

то мышью крадётся в батареи
тёплых жилищ
то мечется в недрах тротуаров
как Шаи-Хулуд из Дюны

она умоляет Мороз
рвать и разрушать всё твёрдое
что разделило их

грызть тротуары и гнуть люки
колючей прозрачной палицей

он грызёт
и он бьёт
и наконец

жарким фонтаном полным любви
она вырывается наружу
расправляя крылья
для неистовых объятий

гадкой старой уродиной её делали железки
а сейчас она – парообразный лебедь
с крыльями из кипятка
смертоносно восхитительная птица

но она не по нраву
домуправу Петровичу
топающему за мерзавчиком

он поцеловал воздух коротким
«бля»

красное солнце поздних восходов
тает, как барбарис
на языке Весны

да – через час оно всё ещё будет
сладко-морозным
с отзвуком елового инея

смертоносная глушь
слушает ветхую птицу-колдунью

воздух на ощупь как гвоздь
или жестяная кружка —
жадно впивается в зубы
и язык

Мороз пока что хозяин
этой дремучей земли
древний князь бородатый

меч его ледяной ослепляет
бликами миражей
на границе когтей бурелома
и сверкающей шкуры леса

ныл под ухо вьюгой Мороз
то справа, то слева, то сзади
бегал как медведь
казался поводырём

неверный путь указал

заблудилась
и становится прозрачной
человеческая фигура
утопающая в снегу

ещё одна жизнь
цветком вплелась в косу
хохочущей в макушках сосен
Весне

подёргивались четыре трубы храпящей
фабрики-слона
зашевелилось небо над Фонтанкой

тёмно-сиреневый конь ночи бежал на запад
с комьями горизонта всходил его розовый брат

над измельчённой прошлым днём
страстной диффузией слякоти и гололёда
загорелись лампы двух тайн
у Египетского моста —