Николай Тихонов - Стихотворения и поэмы

«Я Искандероо тебя назову,
Ты не выдумка ночи, ты вся наяву.
Но не слышал я песен твоей стороны,
Спой мне песню, мне песни сегодня нужны.

Как поешь ты — тревогою голос дрожит,
Будто ветер по травам колючим бежит.
Как поешь ты — как будто скрестились ножи!
Искандероо, что ты спела, скажи?»

— «Пограничную песню я спела сейчас:

Это острый и узкий
Полуночный час,
Когда путник один
И тропа лишь одна,
Но он должен пройти,
Если воля сильна.
То, что в сердце несет,
Только может помочь
В этих черных местах,
В эту черную ночь.
Если в сердце своем
Не несет ничего,
Пусть тропа оборвется —
Не жалко его!»

— «Искандероо!
Бусы песни такой разорви!
Слушать песни хочу я другие твои.
Я услышать хочу, чтобы ночь оживить,
Как в веселом Лахоре поют о любви!

Как поешь ты — весельем меня окружив,
Будто руку на сердце мое положив,
Как поешь ты — и ночь на ресницах лежит,
Искандероо, что ты спела, скажи?»

— «Я любовную песню пропела сейчас:

Не забудешь ты губ,
Не уйдешь ты от глаз,
Что заполнили всё
И, всю радость вобрав,
Отдавали тебе
Всё, что знали, сказав
Так блаженно легко,
Как дыхание трав.
Но в Лахоре ты можешь
И всё потерять.
Будет имя Лахора
Как горе звучать,
В сердце памяти ты
Мой Лахор не вини,
Из осколков собрав
Те счастливые дни…»

— «Искандероо!
Я слушать тебя могу до утра.
Ты стоишь как костер, я — как тень у костра,
Потому что мне в путь собираться пора, —
Спой мне вновь пограничную песню, сестра!»

Он говорил на митинге в деревне:
«Я из Бунира. Я из батраков.
У наших предков, и не очень древних,
Раз нет земли, обычай был таков,

Обычай был бедняцкой вызван долей:
В долине Свата горцы-земляки
Запахивали кладбище под поле,
Чтоб рос ячмень, а не камней куски.

И, плуг ведя, кричал крестьянин строгий,
Предупреждая мертвецов народ:
„Эй, берегитесь, поджимайте ноги,
Подходит плуг, спасайтесь: плуг идет!“

А что сегодня — день последний мира?
Есть нечего — одна беда вокруг.
Раз нет земли, я, горец из Бунира,
Скажу: „Земляк, точи свой верный плуг,

Кричи им всем, кто в темноте могильной
Народ сегодня хочет удержать:
Спасайтесь, вы! Подходит плуг всесильный —
Вас, мертвецов, и тьму перепахать!“»

Эти женщины, все в голубых и зеленых,
В желтых сари, усевшись рядами вокруг,
Не сводили с тебя своих глаз восхищенных,
Брали за руки, словно сестру.

Говорили смуглянки тебе молодые:
«Правда, все у вас так же красивы, как вы?
Мы советскую женщину видим впервые.
Читтагонг — это так далеко от Москвы!

Мы хотели б, чтоб вы приезжали к нам чаще…
Сделать так, чтоб гостили вы долгие дни,
Как подруга, сестра у сестер настоящих.
Мы не можем, — печально сказали они.—

Но мы жаждем услышать о женщинах ваших,
О стране, обо всем просим вас рассказать…»
В твой рассказ, что одной только правдой украшен,
Засмотрелись смолистого блеска глаза.

И казалось тебе: говоришь ты долинам,
Где белеют жасмина цветы в волосах,
Где от горя потрескался ржавый суглинок
И, как слезы, в лугах накипает роса.

Солнце джунглей становится желтым и тусклым
Перед гордым сознаньем, что здесь, в тишине,
Что тебе довелось — первой женщиной русской —
В эту глушь говорить о Советской стране.

Говорить о великих работах, о счастье
Быть собой, о любви, исполненьях мечты…
А сидела ты в синем обычнейшем платье,
Где по синему полю белели цветы.

Эти женщины, все в голубых и зеленых,
В желтых сари, как дети, сияли они:
Ты казалась им сказкой, в такое влюбленной,
Что одним сновиденьям сродни.

Ты казалась такой им, что нету красивей,
Им казалось, что в мире нет платья синей,
И что синь эта — синее небо России,
А белые цветы — цветы ее полей!

День рожденья моего
Приютил Дуаб полночный,
Нет мрачней теснин его
И прелестней, между прочим.

Дичь какая-то вокруг —
Ералаш цветной дивана,
Полутемной лампы круг,
Плов и джина полстакана.