наган для Шаганэ
мне понадобится крепкий чай.
письменный стол и бледное, как спирохета, окно.
еще
тетрадь
и четыре квинтиллиона молекул чернил,
чтобы написать «я тебя люблю».
остальное – стихи.
мы вдыхаем и выдыхаем молекулы воздуха,
которыми дышали Есенин и Ленин.
мы сложнее, чем нас хотят упростить.
а чем мы сложней, тем неудобней нас поглощать —
как ведьме пионера, который ко всему готов.
вот и эпоха
расчесывает людей компьютерным гребешком
на пробор – кому направо, где говядина и наган,
кому налево, где слово и олово.
книга, гнида, ятаган.
и не знаю, к чему приведет
этот неестественный отбор.
а там светские разговоры, сплетни, то да сё,
сквозь меня пронеслась гудящим облаком
стая саранчи,
но я успел накрыть брезентом лунные поля
лунной пшеницы.
после болтовни сохранил что-то важное в себе.
фотографию Шаганэ в нагрудном кармане.
накапливаю истину по крупицам,
как бедный тиран радий.
ничего, ничего.
трепитесь. постите, оболтусы.
светские львицы и шакалы. я сохраню
в кулаке это бобовое зерно.
на страницах шелуха
от арахисовых орешков.
а кто их съел?
пока я писал, пришла белка смерти,
вьется между пальцев черно-оранжевый ветерок,
состоящий из беличьей головы и хвоста.
любопытная, обнюхивает мои слова,
ведь так интересно им, небожителям,
что же я сегодня сочинил
неожиданного, талантливого об этом мире,
самом лучшем из невозможных.
* * *
первое свидание.
пытаешься подтолкнуть игру.
продеть иглу сквозь иглу.
еще нет опыта растапливать воск словами,
еще нет фундаментального спокойствия.
прячешь волчье хищное под столом.
все бывает в первый раз,
только жизнь и смерть одна,
а она по уши в меня влюблена.
как топор, всаженный в колоду, —
не вырвать
с одной попытки.
и крошатся дни, как школьный мел,
под пальцами, и пишешь уже ногтями, как птенец.
«я тебя люблю» – новая глупость,
вспыхиваешь, как аэростат в небе,
взрываешься мгновенно от смущения.
а она – чернокосая/якорная/шелковистая цепь
и прямо зарылась на дно глаз, в грунт сердца.
закусив удила, пенал, идешь на штурм.
что нам делать таким двоим? только начата жизнь,
роман о ста тысяч страниц,
а мы уже хотим остаться здесь… но нельзя.
нельзя остановить чтение
судьбы.
велосипед для ангела – зачем?
летит в лицо снежок первого поцелуя.
у этого моста перила только с одной стороны,
и навешаны замки – твои влюбленности.
четверть и латунные, железные, простые
и вычурные. но настоящая любовь —
там, где нет перил,
где провал,
где художник продолжение не нарисовал.
заглянуть бы за раму, подтянуть холст,
как кожу, – покажи, что там?
всегда интересна
в компьютерной игре дверь,
от которой нет ключей.
женщина, которая не создана,
чтобы открыться.
когда умрешь, позвони.
если будет декабрь и голодные синицы.
если будет связь – сразу набери меня,
чтобы вздрогнул под потолком
шершавой шаровой молнией,
небритой щекой.
когда умрешь – расслабься, как я учил.
парашютисткой падай вверх – к ягнятам, в облака.
не бойся: в опрокинутых желтых волчьих глазах
прошлое – шелковый купол – смотри, не дай отобрать
память
маразматикам и бомжам
рая
на сувениры и белье.
и не оглядывайся.
отпусти этот мир, как шар —
сладостный, медленный антикошмар.
как воздушного змея,
который тебя укусил.
.
я
законсервирую наши образы,
милые безобразия, как персики,
в колбах/фоторанах/эмбрионах души.
искрящийся, бенгальский голос.
жесткий смех. тату лисицы
на ключице.
блестки бессмертия в словах.
там,
в лобных долях неба, где ты не умрешь.
когда ты умрешь,
расшнуруй корсет ребер,
распусти позвоночник,
стань сиреневым цветком сверхплоти,
гибкой и хлесткой.
выдохни нас.
напоследок – нырни в мою память.
с вышки-вешалки, где осталось твое пальто, —
кашемировая волчица
танцует танго с моим пуховиком.
кипяток нейронов.
ты не бойся обжечься, когда уйдешь.
.
намекни. ущипни меня за сосок
сознания,
чтобы смог перестроить координаты,
перетащить
зенитки, рассветы, рояли.
чтобы сонные привидения по утрам
глотали соленую овсянку
первого снегопада – сквозь тебя,
сквозь
Читать дальше