Просвириной Маше
Народный гнев
Изловлен самым ловким, резвым
борцом за власть на новый лад
царь, подведён под навесь лезвий.
Подушку пня поправил кат.
Народный глас глаголет волю,
верша скоплённой злобью суд.
Его, подельников ждут боли.
Разрозья армий не спасут.
Вина его – в упадке быта,
хотя сам золотом лучит.
Страна канавами изрыта.
И ни один сосед не чтит.
И вот пришла за это кара
на вилах грязной, злой толпы,
уже нетерпящей обмана,
и что в отчаяньи борьбы.
И небо будто потакает
казнящим, смене, естествам!
Боярам тут не помогает
ни чин, ни степени родства.
Наоборот! Кишит тут гудом
общинный бой. Секиры взмах…
Да будет шаг вперёд и чудо,
и свет в их жизнях и домах!
Букетик
Букетик честных настроений,
который радует взор, слух,
среди привычных древ, растений
ни лепесточком не потух;
чей вдохновенный, чистый запах
несёт амбре, пречудный флёр.
И я держу за стебли в лапах
его богатый, сочный сбор.
В наряд одета вся охапка.
Волшебный образ без шипов!
Бутоны снежные, как шапки,
что предостойны ввек стихов.
Мальчишкой юным лыблю щёки,
дивясь, мечты о нём леплю…
Из всех букетищ без упрёка
я лишь его один люблю!
Просвириной Маше
Отравы
Неправды крашеных голов,
бал пёстрых и невзрачных,
слиянье сущностей, полов,
и мест культурных, злачных,
и серость дев, холёность див
средь сельско-градной были,
молчаний и бесед мотив
в дыму выхлОпном, пыли,
шаганья джинсовых полос,
и моды штамп заветный,
и на любовь возросший спрос
при нелюбви ответной,
рисунки масок – грим смешной,
яйчистость женских правил,
мешок натянутый брюшной,
и рай реклам, канавы,
и культ детей, счастливых жён,
чтоб муж пел, хороводил -
всё лезет въедно, на рожон,
рябит, отврат наводит…
Приметы любви
Сказанный слог зачинает
сотни историй любви,
людям мечту причиняет,
силу оспорив судьбы.
Дареный стих и конвертик
утро влюбленьем начнут.
Можно бы в это не верить,
но я – пример того тут.
Сделанный шаг всё меняет,
рушит звонок тишину,
право на чудо вменяет
шанс новой встрече. Рискну
сделать реальностью строки,
рук прикоснуться, души,
и продлевать наши сроки,
как полнят баки машин.
Поднятый взгляд не опустит
ветер и солнце, и дождь.
Буду с тобой даже в грустях,
если сама не уйдёшь…
Просвириной Маше
Чистота
В кипенно-чёрном подвале,
в гадостный яме на нюх,
где колко-липкие твари,
средь плесневелых краюх,
сбитых, сырых тротуаров,
в людно-стальной толчее,
между плевков и ударов,
в вязком дурном старичье,
и средь этажных моделей,
юных, кому чужд ум, пот,
стенок знакомых борделей,
сделавших в мир разворот;
и средь талантливых ленью,
красящих маркером глаз,
и одинаковых в звеньях
ты – мой чистейший алмаз.
Просвириной Маше
Буян
Раненный ль детскою веткой,
гадко-наружный, хрипой
злою вибрирует сеткой,
стопами, оком хромой,
тянущий речи резиной,
в сальных отрёпках, витых
хлёсткою бьёт голосиной
вставших, ищущих, святых,
страшен, взывающий к Богу
всячески всех покарать
пышет, невидимым рогом
столб атакует и кладь,
воздух пинающий, камни,
взмахи – удар топора…
Чую, что жив за сей гранью
тихенький отблик добра.
Грачи
Утро, как давешний вечер:
гогот, плюющая речь.
Тёмно-грачиная встреча
снова. Арбузная течь.
Свисты на попки красавиц,
падких на жильный насест,
с функцией часных забавиц,
самок осла, ой, невест.
Темь тут ярится зрачками,
денежно перья шуршат.
Мудрость и ум за очками,
травные ль очи спешат?
Ночь их с собой поравняет,
тёмность, опасье неся.
Воздух бараньи воняет,
хряков привыкших беся…
Старые враги
Кляксы и рваные кудри,
старый поношенный фрак
времени, где был так мудр,
юн и силён, как маштак.
Нынче – скупой и дохожий,
слаб и ворчлив, некрасив.
Будто на стену похожий -
к ссаках, рисунках, грязи.
Верный заветам Заветов,
библиям красных вождей,
и выключению света
в час молненосных дождей.
Ссыпал иголки с макушки,
взял катаракт пелену.
И промокашками сушки
стали в чаёвном плену.
Мокнут они, да и только,
а не вседевичье смен.
Челюсть осколочьем горьким.
Нечем творить грех измен.
Бытно заезжен старухой,
Читать дальше