Алексей Левшин - Прозрачный дом

Тогда, в девяносто-лохматом году,
Где танки грохочут
И тело в тревоге и где-то
Кудлатая смерть,
И хочется, хочется, хочется очень
Россию и близких спасти
И не умереть
При этом,

Мы спорим, что дело поэта
Не принимать участия.
А хочется! Но обещал, не пойду – не пошел.
И все же собрался, со свитером в сумке. И здрасьте!
С чистым младенческим, тихим рассветом
Сняло как рукой. Хорошо.

Танки грохочут кольцом.
Трое мальчишек внутри,
Трое снаружи.
Ну же!
Снова стараются души
Думать Россией.
Нет, лучше уж действовать.
За нее и во имя нее.
Ребятишки!
То, что не вышел я, то, что не вышел,
Вы уж простите, я до сих пор все еще,
Со свитером в сумке я до сих пор все еще…

Танки на Питер остановили,
А вы уже поверху, вы уже плыли.
Толпа обступила.
У изголовья.
Стой!
Вышло опять – лужи крови.

Три, слава Богу, не больше!
Простите, мальчишки.
То, что так вышло.
То, что не вышел.

Ты малярию рифмуешь с МАРИЕЙ.
Было иль не было? Было, дружок.
Где-то в Одессе, в бывшей России,
Там, где и небо было с вершок.

До или после красавчика Шмидта
Лодка поэта в гавань вошла.
С груженым штакелем странного вида:
Лодка поэмой набита была.

Над землей безнаказанно бродит весна.
Я торчу над обыденной фразой о свете.
Лезет в голову прежде всего война,
Люди, снег, человеческий смех,
Слово «бег», рядом слово «околыш», а после какой-то там Петя.

Мы хотим святых называть по имени.
У церквей оттаявший подбородок.
Надо вылечить, как после тяжелых родов
Не то отчизну, не то кого-то,
кого за нее мы приняли.

А потом уже будет, что, позабыв
Движение к праву и страх переправы,
Налаженный шмон и наплыв облавы,
Мы будем прилично и мирно жить.

Вернулась черная луна.
И снова пахнут косоглазьем
Мои худые времена.
Я выбирал их разве?

А веку-безумцу осталось недолго
В опрятные прятки играть
С тобой, комаровская елка,
Красавица и балаболка,
Актрисочка и приживалка.
А Гретхен, ну хоть убейся,
Никогда не была в Комарово
И все-таки верно и долго
И даже, как Шуберт, толково
Бессмертную пряжу пряла.

Вдыхать эту дикую память.
И будешь потом вспоминать
Про ветра горячую замять,
Про косы, заметь, ведь глазами
Ты многое видел и за ночь
Успел остальное добрать:

Две строчки про жизнь в Лебедяни,
Зимы заусадебный выгон.
И пишут еще дворяне,
Миряне и будетляне
В Москве, Петрограде, Коломне и иже
С ними, то бишь в Париже.

Еще не увозят в теплушках одних,
Не травят в газетах других.
Записки на новых манжетах
Не значат еще, что погиб.

И весь не погиб еще мощный корабль
Просторной, небесной, земной
Той жизни русской, искавшей правду,