Елена Крюкова - Титаник

мне шестой поет шестикрыло шесть долгих глаз
напевает с разных сторон
навевает астролябию и ватерпас
и времен колокольный звон
сумасшедший один больной серафим
он поет мне вдруг про людей
разошелся по миру их сизый дым
отряхнули землю с корней
эти люди они отовсюду бредут
окружают меня берегись
я от Будущего прячусь мечусь в бреду
да и в Прошлом мне не корысть
этот хор собор с четырех света сторон
а когда б не четыре а пять
небосклон закутан во тьму пелен
не сорвать на флаги не снять
это небо спало сопело в гробу
плащаницу взрез а ли ножом
рассекали снега и войн городьбу
разрубали родильный жом
осторожно капустные эти листы
в них младенчик светится весь
кто мать ты кто отец это тоже ты
это боли легчайшая взвесь
этот нежный свет
святитель суёт
тебе в рот причащая Дары
не избегнешь ты суеты сует
отвратишься да до поры
я влюблялась бросала хватала хлеб
горько плакала сладким вином
а все мнили: кровь
жизни слепок слеп
и посмертная маска – сном
горе-новость по радио впиваю как
злой сухарь – красный разлив
попрошу не решкой – орлом пятак
напоследок глаза закрыв
бесконечность пятой шестой седьмой
вечной вечностью рот кривит
океан чернеет пора домой
во утробу
ничком
навзрыд
эти люди они столпятся там
у стерильного под лампой стола
повитухи глухи-немы пальцы к устам
перережут – и все дела —
пуповину
сочится красная боль
сквозь рыданье род решето
я была в миру перекатная голь
и у Бога буду никто

Эта палуба еще у меня под костылями-ногами.
Я хожу-брожу по ней спасательными кругами.
Океан так тих. Вся тиха квартира
На задворках лоции, на отшибе мира.
Из копченого чайника – бургундское наливаю.
Далеко, на горизонте, революция: звон трамвая.
Там мне лодка стальная в истерике шлет сигналы —
А я за столом сижу, за трапезою бывалой.
Ресторан утонул. А корабль плывет.
Повожу глазами —
Ты, Веласкеса кисть, печатлей, что там будет с нами:
Обнаженка рыбы отменной,
хек серебристый
по медной чешуе-сорок-восемь,
Эрзац-кофе ячменный,
в мензурке мед – под богатых косим.
А на диване – пацан. Отмыла от боли, поцеловала
В чистый лоб. Вчера добыла его из подвала.
Негде жить. Не беженец, не щенок, не крысенок —
Просто холопом брошенный в грязь
Царский ребенок.
С небо целое очи. Глядит светло и сурово.
На коленках портки дырявы. Божья обнова.
Он мне честь отдает. Только мысленно. Я же вижу.
На столе – к нему ближе —
селедки охотничья лыжа.
Утонул лаун-теннис, спортзал, шведская стенка,
Бери хлеб и кусай, на молоке ненавистная пенка,
Ты ее нежно намотай на вкусную сладкую ложку —
С твоим вензелем серебро…
подбери губенками крошку…
Загляни, малыш, в щербатую, битую чашку —
Там земля на ветру дрожит в исподней рубашке,
Пальцы жарких пустынь вцепились во льды,
голые плечи —
А в затылок ей, грешной, зенит
звезды военными ядрами мечет!
Наблюдай… молчи…
верти чашку в подводных пальцах…
Я фигуру ту – на палубе —
надысь вышивала старухой на пяльцах!
Я фигуру ту, рвет норд рубаху, роза ветров ярится,
Шила рыбьей иглой,
вывязывала на лазаретных спицах!
Что земля мне была тогда, что ураган-свобода —
Я плодом ее вынимала, молясь, матерясь,
из матки родильного небосвода,
Я ее обмывала, крестясь, крестя,
да видать, все зряшно,
Не поднять стакан, не глотнуть,
не вкусить ни зелье, ни брашно!
Ешь ты, ешь, соболенок мой! Земля не утонет.
Видишь, мы плывем. Нам радио в ладони уронит
От Советского Информбюро
о грядущей войне объявленье,
Ну так завтра то. Не боись… сохрани мгновенье…
На тебя, мой найденок, птичью лапку надену,
блаженство рода,
За тебя, мой царенок, хоть в огонь прыгну,
хоть в воду,
Для тебя, живенок, попру смертию смерть,
повезет, может,
Как всегда попирали мы тьму —
алмазным морозом по коже!
Ешь ты, ешь, не сиди,
кофеек ячменный твой стынет,
Мы по морю ночному плывем в дырявой корзине,
Я тебя тоже вышью, шелком-гладью по снегу,
когда стану девчонкой,
Ждать недолго, ты ешь,
а я пока лишь поплачу тонко,
Лишь воспомню всю мою
ясную, красную, несчастную Атлантиду,
А корабль плывет, а мы тонем медленно,
незаметно с виду,
И я режу хлеб на тарелке,
а там, в круге фаянса, изображенье:
В море тонет корабль,
украдливо, дико это движенье,
Пахнет хлеб ржаной головенкой твоей,
княжич малый,
Хоть кусок возьми, нашу трапезу меж людьми
начинай сначала,
Топки полны углём, умереть нам влом,
гордо реет красное знамя
На бушприте, и в горле ком,
Бог забытый плывет, смеется со всеми нами.