Татьяна Шаляпина - Шут герцога де Лонгвиля

Была прекрасна я…

Но ты уехал за моря,

А я осталась ждать,

Любовь жила во мне, горя,

Не смея остывать.

Как много лет сидела я

На камне у воды.

Истлело платье алое,

Что подарил мне ты.

А я ждала, всю жизнь ждала

Тебя, любимый мой.

Я клятву верности дала

В разлуке роковой.

Но рассказал о том народ,

Что есть на свете дом

И милый счастливо живет

С женой любимой в нем…

Приди, весна, в далекий край,

Жизнь светом озари

И гимн моей любви играй,

И счастье всем дари…

Анри замолчал, перебирая струны.

В розовом зале царило безмолвие.

А когда затихли последние минорные звуки, Генриетта тихо спросила:

– А ты мне будешь петь такие песни?

– Зачем? – возразил герцог. – Они заразят вас, дочь моя, своей меланхолией!

– Отец! – резко произнесла баронесса. – Я уже повзрослела, и мне самой решать, что слушать.

– Но я нанял его веселить тебя, а не …

– Я всё сказала! – заявила Генриетта, и герцог умолк.

– Человеческая душа так устроена, – негромко молвил Анри. – Что ей необходимо не только смеяться, но и плакать. А когда люди лишь веселятся и радуются, значит, они сошли с ума.

– А ты не дурак! – удивилась баронесса.

– Вы слишком добры ко мне, – юноша под покрывалом улыбнулся.

– Отец! Ты мне его даришь? – спросила Генриетта, и этот больно хлестнул Анри.

– Если вы пожелаете, я стану вашим преданным другом, – сказал он.

– Ерунда какая-то! – воскликнул возмущенный герцог. – Шут предлагает дружбу моей дочери! Вы слышали когда-нибудь о подобной наглости? Дочь моя, он ваш, я его уже подарил вам!

– С каких это пор я стал вашей собственностью? – теряя самообладание, спросил юноша.

– Ах, вот как ты заговорил! – взорвался господин де Лонгвиль. – С того момента, как ты принял мое предложение, ты мой! Вон отсюда, ничтожный шут, и не смей на глаза мне попадаться!

– С превеликим удовольствием! – ответил Анри, отложил лютню и, пройдясь колесом по залу, покинул помещение.

Герцог долго не мог прийти в себя:

– Я подобрал его, нищего бродягу, а он смеет вступать со мной в спор. Как у него рот открывается! Он что, возомнил себя ровней мне?! Я велю его выпороть и посадить в подвал, чтобы остудить его наглый плебейский пыл!

– А, по-моему, остыть нужно вам, дорогой отец! – внезапно отрезала Генриетта. – Не знаю, где вы его нашли, но отныне он под моей защитой, и вы с ним ничего не посмеете сделать.

– Но, дочь моя, он и с вами не станет церемониться! Ему необходимо указать на его место!

– Я пойду к себе, – баронесса встала из-за стола.

– Вы уже покидаете меня? А я надеялся поговорить с вами об очень важных вещах…

– О чем? – резко оборвала его Генриетта.

– Об обстоятельствах вашей свадьбы с графом до Лозеном.

– Мне совершенно безразличны эти обстоятельства, впрочем, как и сам господин граф! – заявила она и, не давая отцу опомниться, вышла из зала.

– На беду я приютил этого проходимца! – сам себе сказал герцог. – От него необходимо избавиться… И как можно скорее…

Он окинул помещение взглядом затравленного хищника.

У окна, сливаясь одеждой с чернотой сентябрьской ночи, стоял его лакей Жан.

– Он меня подарил! – бормотал Анри, лежа на кровати и уткнувшись носом в собственные ладони. – А потом передумает и еще продаст кому-нибудь! Это неслыханно! Я больше не принадлежу себе! Нужно найти способ убраться из этого славного места! Но как?..

Он убеждал себя в чем-то, досадовал и возмущался и в то же время сознавал, что не в силах противостоять неведомой могущественной силе, заманившей и удерживающей его тут.

– В конце концов, куда я побегу на ночь глядя? – спросил он самого себя и тут же принял решение, что с первым же лучом солнца покинет этот замок; почему-то его в этот момент совсем не заботили обстоятельства побега, хотя крылья у него пока еще не выросли.

Обманув самого себя ложными обещаниями, он спокойно уснул.

А приснившееся той ночью навсегда лишило его покоя.

Стены каморки медленно растворились в воздухе, стали подобны туману, но налетевший ветерок унес их с собой. Потолок нависал над ним и простирался во все стороны, насколько хватало зрения. Анри приподнялся на кровати и огляделся по сторонам. Его ложе покоилось на огромной черном столбе, уходящем в неведомую пропасть, где что-то гулко громыхало. Он захотел посмотреть, что же это могло шуметь, но только попытался это сделать, как встретился взглядом с Глазами. Они были сами по себе, голубые, чисты, как хрусталь и светились в темноте загадочным сиянием. Глаза с любопытством взирали на Анри. Он с ужасом смотрел в них, а они приближались, и он, не выдержав, воскликнул: «Господи! Что это?!» В тот же миг откуда-то издалека и одновременно отовсюду раздался голос, в котором Анри узнал свой собственный, но готов был поклясться, что никогда не говорил таких слов.