Чтоб «по щучьему веленью»,
По Федотову хотенью,
Тоже стал бы тот попом —
Сдать дела ему б потом.
Будет поп, а не стрелец —
Разудалый молодец!
Правнук был его потомок —
Сына Вани был внучонок.
Внука младшего Козьмы
Младший сын был до поры.
Так что гены много раз
Проявлялись напоказ.
Емельян надеждой стал.
Праде́д о том мечтать устал.
А пока жила деревня…
Появилась в ней харчевня
Вместо клуба у реки.
В ней гуляли … старики.
Стали квас и пиво пить,
Анекдоты в ней травить.
О политике, бывало,
Спорили, да и не мало.
Вспомнили про анекдот.
( Да Вы не думайте, не тот!)
А про визиты глав держав
Вещали, смех едва сдержав:
Как Ричард Никсон во Кремле,
Нажав на кнопки сразу все,
Воскликнул Брежневу всерьёз:
Ничто не действует, курьёз!?
А вот у нас в Америке…
Но тут же забился в истерике,
Услышав Брежнева ответ:
Америки теперь уж нет!
Но жизнь была не анекдот.
Да и сюжет в ней был не тот.
Он был всего про отчий дом,
Да и про быт семейный в нём.
Да про деревню в том краю,
И о мечтах про жизнь в раю…
В той деревне стоял дом.
Срублен ладно видно он.
В доме том жила семья.
И большая, знать, она.
В ней четыре (!) поколенья
Жили дружно – вот явленье!
Самым младшим стал Емеля.
То решилось в день рожденья.
Для Козьмы второй сынок.
Видно в том его был рок.
В общем, родился Емеля,
Началась «его неделя».
Малыша когда достали,
Пуповину обреза́ли,
Медсестра, ещё не мать,
Громко принялась орать:
Вот, ещё висит одна!
Ну, ты дура, то ж елда! —
Возразила акушерка —
Баба опытна, не целка,
Продолжая пеленать,
На елдёнка всё ж взирать:
Ну, ты будешь гарный хлопец,
Если только не уродец!?
Приподняла малыша,
Обмерев тут чуть дыша.
На лицо его взглянув,
От того слюну сглотнув:
( Елда болталась между ног,
Что сбивало даже слог)
Да! Всё ж не везёт тебе!
Вся отрада лишь в елде
Будет у тебя, милок,
Через несколько годо́к! —
Прошептала тут она,
Пеленая пацана.
Мать с отцом домой пришла,
Развернула пацана…
Это что же тут за чудо?! —
Муж скосил глаза на худо,
Взявши на руки ребёнка,
Не сводя глаза с елдёнка.
Непонятно, он в кого?
Ну, а, в общем, ничего! —
Молвила тогда жена,
К груди прижавши малыша,
Ему вставив в рот сосок,
Рот закрыв свой на замок.
Когда лёжа писал, ой!
Струя, летевшая дугой,
Описа́вши полукруг,
О пол била, как… утюг.
Приходилось пеленать,
Чтоб елда не смела встать.
Ползать начал он когда,
Задевала пол елда.
Штаны пришлось скорей надеть —
Осторожно б, не задеть,
Поприжав к ноге елду,
Не тянула чтоб «ко дну»…
Дни младенчества прошли,
Проблемой новой снизошли.
Стал Емелюшка ходить,
И с елдёночком шалить.
А с годами подрастать,
Разной ерундой страдать.
Выйдет летом он во двор
Словно выметенный сор,
Станет там играть в песочек,
Собирая тот в совочек,
Так елда, ядрёна мать,
Всё мешается играть.
Как на корточки он сядет,
И процесс игры наладит,
То елда тот час в песок
Сунет розовый носок.
Приходилось на коленки,
С корточек привстав у стенки,
Емельяну вновь вставать,
Чтоб елдак не смог мешать.
Подрастать Емеля стал,
С елдой бороться не устал.
Мальчишке крупно не свезло —
Жизнь всё делала назло:
Как ни сунется куда,
То страдает и елда.
На двор вышел поутру,
Посчитав за ерунду.
Встал Емеля пи́сать в позу.
Увидал в том гусь угрозу.
Крыла́ми принялся махать,
Своих гу́сок защищать.
Ухватил.… Ой, что ты? Жуть!
И давай её тянуть.
Оттянул на дюйма два!
Был тот гусь, как сатана!
Заорал тогда Емеля,
Аргументов не имея.
На крик выскочила мать,
Гуся стала прогонять:
Ах ты, тетерев проклятый,
Гусь ты лапчатый, … мохнатый!
Ты зачем, такой нахал,
На Емелюшку напал?
Что блажишь, ядрёна мать?! —
Стала сына та пытать.
И взяла сынка в подмышку,
Потянув на место «шишку».
Но та что-то не далась —
Синевой отозвалась.
Читать дальше