Михаил Годов - Лишь в Ростове я дома

Пахнет в доме пирогами,
Пахнет праздничным обедом,
Снова слышу голос мамин…
Как давно он мне неведом!
Я забыл, какой любовью
В нашем доме всё дышало…
Пишет время послесловие…
Жизнь нельзя начать сначала.

Сугробы. Сугробы. Сугробы…
Весь город в январском снегу.
Снег высшей, проверенной пробы
Зима намела нам в пургу.

И чист он, кристально сверкает,
Я глаз отвести не могу:
На солнце лежит и не тает.
Те зимы в душе берегу,

Как самую светлую память
О маме, о юных годах…
Она обжигает, как пламень,
И тает, как снег на губах…

Рондо каприччиозо. Рондо каприччиозо…
Скрипка. Божественный гений Сен-Санса…
И на глазах моей бабушки слёзы,
От этой музыки бабушка в трансе.

Жизни российской суровая проза:
«Вихри враждебные», голод, война…
Рондо каприччиозо. Рондо каприччиозо…
Что в этой музыке слышит она?

Радость и скорбь. Взор. Скульптурная поза…
В прошлом остались Париж и весна.
Рондо каприччиозо. Рондо каприччиозо!
Выпита жизнь, как бутылка вина…

Чайковский. Первый фортепианный.
Аккордов мощных наваждение!
И жизни вкус медово-пряный.
Души святое пробуждение.
И красок буйство с переливом
Из клавиш Рихтер извлекает…
И образ мамы лейтмотивом
В любви крещендо вырастает!

Темерничка, Темерничка,
Полноводный Темерник…
Это с прошлым перекличка.
Здесь Донской Ростов воздвиг.

Проезжала мимо бричка,
Казаков скакал отряд,
И промчалась электричка —
Дни и годы мельтешат.

Поиссякла та водичка —
В ней лишь тина, смрад и яд.
Темерничка, Темерничка,
Кто в тех бедах виноват?

Обнищание, обезличка,
Душ трагический распад…
Темерничке, Темерничке
Снится парусный фрегат…

Облака отразились в реке,
Или в небе река отразилась,
И синеет лесок вдалеке,
К Дону с нежностью ива склонилась.
Тишина и покой неземной
В пряном воздухе густо разлиты.
И восторг в моём сердце такой,
Словно вышла из вод Афродита…

Какое буйное цветение:
Апрель безумствует в саду!
Для глаз и сердца наслаждение,
В себя никак я не приду!

Жерделы, яблони и груши,
Черешня, вишня, абрикос…
Едва ль в Эдеме было лучше:
Их аромат нежнее роз!

Вновь бело-розовое в моде,
Затмила зелень изумруд!
И жизни я слагаю оды:
В любови к ней ищу приют…

Я уехал по-английски, не прощаясь,
И за это перед всеми горько каюсь.
И бредут устало мысли-пилигримы
В те края, где дом оставил я родимый…

Я уехал по-английски, не прощаясь.
Жить в разлуке я прилежно обучаюсь.
И бредут устало мысли-пилигримы
В те края, где дом оставил я родимый.

Я уехал по-английски, не прощаясь,
И с друзьями я годами не общаюсь.
И бредут устало мысли-пилигримы
В те края, где дом оставил я родимый.

Я уехал – и предстало вдруг без грима:
Я оставил всё, что дорого, любимо!
И бредут устало мысли-пилигримы
В те края, где дом оставил я родимый.

Я уехал по-английски, не прощаясь,
Но бессонными ночами возвращаюсь
В те края, где дом оставил я родимый,
И бредут устало мысли-пилигримы…

«Ничто не ново под луной»,
Да и под солнцем всё не ново.
Но вновь твержу я, как шальной:
«Строкой и сердцем я с Ростовом!»

Брожу по Мюнхену порой
И восхищаюсь Веной снова,
Но вновь твержу я, как шальной:
«Строкой и сердцем я с Ростовом!»

Не властно время надо мной,
Хоть тяжелы его оковы.
Но вновь твержу я, как шальной:
«Строкой и сердцем я с Ростовом!»

Нет, видно, нужно мне домой,
Успеть хотя бы до «Покрова»,
Ведь вновь твержу я, как шальной:
«Строкой и сердцем я с Ростовом!»