Ирина Мотобрывцева - Стихи из прошлого века

Город каменный, город тесный
В сердце мое замурован,
В мою душу накрепко въелся,
В тело мое закован.
Этот город свобода и плен,
Этот город доступен не всем.
Я – плоть от плоти его,
Кровь от крови,
Но для меня он внове и внове
С громом улиц и переулочной тишью,
С пылью окраин и тоской
Этот город встречать меня вышел
И всерьез говорит со мной…

Мне больно. Боль распирает душу,
Рвется на улицу, вон из дома.
Мне больно. Боль бесит и душит,
Воет собакой бездомной.

Одиночество. Кто сказал, что и в нем
есть прелесть.
Оно истязание изощренное.
Одиночеством в веках пытали ересь —
тупо бьет по голове
На улицу гонит заплеванную.

Улица мокрая. Грязь и плесень
въелась в дома закопченные.
Боль сбегает со мной по лестнице,
тащит в проходы темные.

Толпа плывет. Лица мазками серыми.
Строят дом – огромную тушу.
Жизнь строят. Все сделали —
Забыли немного – душу.

Нет души. Закоптилась, зачахла.
Съедена их диктатурой.
Жизнь померкла, душой не украшена.
Выглядит скучной дурой.

Шаг учащается. Гонит тоска.
Горло давит сторука.
Машина – красная надпись: «Мука»
Читается: «мУка! мУка!»

И снова строятся дома в ряд,
И снова окна в домах в ряд
Они со мною не говорят,
И только строятся дома в ряд.

И в каждом квартале по фонарю,
И фонари не горят.
В каждом квартале по фонарю
Строятся в ряд.

И город большой у меня за спиной
Свернулся квадратной змеей.

Шуршание шагов,
Вихрение метели,
Все дальше шум шагов,
Все глуше – еле-еле.
В шуршании шагов
В вихрении метели
Затихла боль души,
Все тише – еле-еле.

Скучно, скучно,
томительно, тягуче.
Серое небо, серые тучи, серые лица,
друг предатель.
И ночью не спится,
а утром встать лень.
Ничего не хочется – жизнь – труп —
ни славы, ни почестей.
День так глуп.
На улицу что ли
бросить себя и скуку.
В весну, на волю
бежим!
Дай руку!
В пустоте зеркала
взгляд хмурится.
Нет.
И вновь, как прежде,
В грязи по улице
одинокий след.

Люди мучат друг друга
Неразрывной связаны нитью.
Путы держат и тянут сильно и больно.
Люди мучат друг друга,
Но по наитью
Рвутся нити,
И люди порвать их не вольны.

День прошел
И розовы щеки домов.
Зачем в мир ты брошена?
Для дел или снов?
Улица длинная тиха, пуста.
Церковь… Старинная красота.
Идешь, прислушиваясь к ритму шагов.
В такт обрушивая: «для кого,
для чего?»
Сытые, жирные голоса,
Скотские, грязные телеса.
Тупость и жадность.
В глазах – ни души.
Вот только дети еще хороши…
Но знаю, ждет их такая же участь.
Такая же пошлая скучная доля.
А сердце болит и мучась,
Дрожит от боли.
Разве не видите?
Я люблю вас, люди!
Мне хочется верить, что будете,
будете вы
В человеческом облике.
Как вам помочь?!
Крик замирает.
Заката последние блики.
День отживает.
Ночь.

Они встали передо мной стеной,
И на мозг давили,
Наступали на грудь,
И вертелся вдвое быстрее шар земной,
И стучало, как маятник:
Будь! Будь!
Ночь лиловый платок
Завихрила на крыши домов,
И качались и плыли деревья в снегу,
И качались и плыли бульвары снов,
Уносили беспомощный крик:
Не могу!
Белый снег визжал,
Как младенец больной,
А в лиловом небе качались кресты.
И к распухшей от жизни реке за мной
Уносились бульвары, убегали следы.
Там вставала Москва
И Земля,
Не успев заснуть,
Где-то бился об небо
Колокольный звон.
Затаили слова
Там гробницы Кремля,
Затаили быль-небыль,
Затаили стон.
По звенящим камням,
По серым камням.
По камням кремлевских моих мостовых.
По соборам-церквам,
По соборам-церквам
Я кричу в усталые лики святых.
Но молчит мой собор.
Но молчит вся земля.
Тихо. Тихо.
Но может, почудилось:
Будь!
Это эхо.
И снова со стен на меня
Ярым оком смотрела
Иконная жуть.