Юрий Киреев - Затмение. До и после. Тетрадь 13

Отошла на лето в Лету
Белоликая зима.
Сразу занял нишу эту
Молодой румяный май.

Май условности нарушил:
Руки в окна протянул
И в мою пустую душу
Удивлённо заглянул.

Было там на диво пусто
Для весёлых вешних дней.
Может быть немножко грусти
В ней покоилось на дне.

Май включился моментально
Помогать в беде моей.
На вертеле виртуальном
Очень солнечных лучей

Он принёс калейдоскопы
Невостребованных чувств:
Глубь ромашковых утопий,
Солнца жгучую свечу;

Счастья звонкие подковы,
Тонкой грусти аромат
И беспамятства тупого
Затушёванный квадрат.

Огонёк любви лукавой,
Мысли тонкое копьё,
Пьедестальной сладкой славы
Приворотное питьё,

И назойливую память,
Как учебник и закон,
На ответственный экзамен
Прикалейдоскопил он.

Затоварился искусно.
Улыбнулся: ну, смотри:
Выбирай свой крест по вкусу
Для сиянья изнутри.

Ел глазами, брал губами,
Запивал слепым дождём
На десерт я выбрал память.
Остальное – подождёт.

Выбрал я наудалую
Свой единственный билет.
Надоело жить вслепую.
Память мне – очки и свет.

Память много больше значит:
Силам, помнящим родство,
Память в тяжкой незадаче
Обещает торжество.

Если в сердце забуранит
Ледяное помело,
Я в щедротах мая стану
Черпать силу и тепло,

Буду помнить, до смыканья
Отягчённых ложью век,
Что ношу по праву званье,
Как воззванье, – человек!

Ведь не зря гремело гордо
Это кредо на Руси.
Помнить! Что не помнить твёрдо —
Это, боже, упаси!

«Призрак бродит по Европе…» Коммунистический манифест.

«Товарищ! Верь, взойдёт она звезда пленительного счастья…» А. С. Пушкин

В наземный рай нащупав тропы,
С идеей, как с секирой Марс,
Бродил по улицам Европы,
Не призрак, а небритый Маркс.

Свобода, Равенство и Братство —
Не с божьей – с собственной руки!
Соблазном общего богатства
Он продырявливал мозги.

Он виртуозней, чем Растрелли,
Ваял общагу, как дворец,
Где будет якобы расстрелян
Не якобинец, а скупец.

Ему был дьяволом сидящий
В душе у каждого торгаш.
С высот спирали восходящей
Он видел рай, а не мираж.

Его безбожная планида
Горела в сумраке трущоб,
Словно свеча на панихиде,
Где заключён в учёный гроб,
Прибавочный коптился клоп.

Звезду заметили в России.
Пошли за ней. Пришли в Содом.
И в тогу роб заголосили.
А призрак скрылся за бугром.

Да, было. Было. Сердце выло,
А рот был заперт кулаком
И зренье отупевшим шилом
Нам корректировал партком.

И всё, что глаз был видеть призван,
Не видеть – дня не доживёшь.
А между тем косматый призрак
Был на спасителя похож.

И причащаясь, и не веря
В большой библейский каравай,
Мы яро взламывали двери
В коммунистический сарай.

Когда святые чистоплюи
Смотрели, морщась, на насест,
В тупые лбы их дуры пули
Вдолбить спешили «ум и честь».

Всё оказалось голограммой —
Изящной выдумкой вождя.
Мы сели голыми задами
В парашу звёздного дождя.

Пришла желанная свобода
И уравняла Валаам
С продуктом заднего прохода
На дне секретных братских ям.

Душа вздрогнула и ослепла,
И оскуднел собратский дух.
Не оказалось даже пепла
Такой позор оплакать вслух.

Но под хихиканье Европы
Нашлась услужливая сталь:
В осколочном калейдоскопе
Стал гусеничным пьедестал.