И вновь октябрьские залпы
Пробили черепную брешь.
Мы хлынули в златые залы,
И погрузились в новый бред.
Так обезумевши, Россия
Пошла с протянутой рукой.
Но ни счастливей, ни красивей
Не стала от судьбы такой.
Не стало правило деленья
Священным кодексом страны:
Делиться в дни поминовенья
Все покаянием должны!
Но все мы материалисты
(По части мата в основном).
Мы всё крушить специалисты
И обжигаться ни на чём.
С каким безбожным наслажденьем
Себе же в душу наплевав,
Иному правилу деленья
Мы дали полные права.
Всё, чем потрафит фонд валютный
Всё, что из клюва упадёт,
Всё – полносейфно и ублюдно
В мамон клоповника течёт.
Как душегуба и расстригу
Клопа не приняла земля.
Зато – налоговей налыгач.
Зато – намыленней петля.
Зато с экрана «Кока кола»
На раны льётся, как рапа.
Такую вытяжку из кала
Ещё не знали черепа.
Бастуя, ноги бьют чечётку,
А руки салютуют «за!».
Такой презент послать бы к чёрту
Да чёрта вычислить нельзя.
Для многоликой этой жизни,
Чтоб знать, где чхать, где не дышать,
Как солнца луч двугранной призмой,
Враньём раздвоена душа.
Она работает по курсу
Чужих валют и новых цен.
Не потому ли в сердце русском
Во всю першит от перемен.
Не зря, объесться не рискуя,
В затылках токовал свинец.
Не зря все голые тоскуют
О голом равенстве сердец.
Не зря с получки до получки
Давно с бомжей берём пример.
Хотелось выглядеть как лучше,
Но «се ля ви!» – сказал премьер.
Не зря на старых и на новых
Распалась странная страна.
Считалка эта жаждет крови,
Как драка пьяная вина.
Не зря, не зря на белом свете
Созрел вопрос: куда бежать?
Всё стало в общем за ответом.
Ответ же некому держать.
Но кажд, кто к призраку причастен,
Кто тяжбу с призраком ведёт,
«Звезду пленительного счастья»,
Как вифлиемовский светильник
Взойти по‐своему зовёт…
Но не гламурную версту
Не ту, в ошейнике децильном
У кошелька на поводу,
Но ту, пробитую обрезом,
Над братским холмиком, и ту,
На лбу, зажжённую железом
Пятиконечную звезду.
Завод кряхтел. Трещали планы.
Ключом махал могучий изм.
И домахался. Ветераны
Отпели собственную жизнь.
Они как будто попрощались
С собой от третьего лица.
Но мир не замер. Мы дождались
Ещё кощунственней конца.
Пришёл какой‐то там консенсус.
«Так это ж то, – сказал генсек, —
Когда шутить про наш Освенцим
Согласен всяк, согласны все.»
Но шутит тот, кто сушит порох
И в ком душа ещё жива.
Пришла пора снять зубы с полок
И фрукты Райские жевать.
Большой любитель всяких правил
И я, как весь честной народ,
На двести градусов раззявил
Не закрывающийся рот.
А догадаться было б надо:
Град изумрудных орехов
Стал рушится, но за оградой
Новобоярских теремов.
Такой десерт от рая Раи,
Эту консенсусную чушь
Мы заказали и хлебаем
Пока без ложки по плечу.
Хлебаем мы без задней мысли
О думстве жилистых задов,
Что надоумились причислить
Нас к шоблу умственных рабов.
Мы расхлебаем нашу кашу.
Когда? Кто знает. Но пока
Мы ждём, когда свалять прикажут
Очередного дурака.
Свалять на поприще сокровищ.
Сыграть банкрота на заказ.
И вместе с братьями по крови
Забыть, лишиться языка.
Но будет то последним разом.
Ведь больше нечего терять.
Ужасен, взявшийся за разум,
Духовный пролетариат!
Завод уже почти не стонет.
Здесь изредка курлычет кран.
Здесь гонят ржавчину простои.
Здесь в дурака верстают план.
Здесь смена – мёртвая царевна.
И молот – мёртвый барабан.
Нет! Я цеха и в раже гневном
Не стану причислять к гробам.
Не склепы это. Не гробницы.
Но я, как новый фараон,
Застыл меж смен, на их границе,
Как на разломе двух сторон.
Молчу, зажатый между прошлым,
Поросшим праздничным быльём,
И тем, что мир ещё не прожил,
А мы едва ль переживём.
В белье былья не время рыться.
Хотя, как хочется рискнуть:
И сдуть пушок с румяных рыльцев
И испытать добротный кнут.
Читать дальше
