Артем Тихий - Первый Всадник. Раздор

Но я принявший эту роль,

И буду проклят фанатизмом,

Не святость высек на челе,

Сжигал трудом и аскетизмом.

Желаю многое менять,

Отброшу голода знаменье,

Долины подданным объять,

И моря мерное теченье,

Я новый день преподнесу!

О это сладкое виденье!

Король вернётся, и во мне,

Закон былой меня терзает,

Но я возвышусь, и в огне,

Закона выше став, сияет,

Средь ликования, смогу,

И мир калека изменяет!»

А после взгляд поднимешь ты,

На горизонт, что отделяет:

«Востока север, мерзлоты,

От яда друг мой умирает,

Когда отца убил мечом,

Душою верил, он являет

Собой спасение моё,

Но приказал убить жестоко.

Снедает сердце остриё,

В моей твердыне одиноко,

Решенье принявший тогда.

Не подчиняется мне око.

Зачем убийце наблюдать,

Как умирает жертва яда?

Но раз последний, но воззвать!

Искрой последнего мне взгляда,

Мой разум против, но душа!

Убийцы горе и отрада».

Отпустишь камень, наконец,

Явивший муки среди лика:

«Идти я должен, пусть глупец,

И осуждения, и крика,

Приму знамения! Тогда,

И во душе растает пика».

******************************************************************

Крыло, где долго не бывал,

Покои, что не посещаешь,

В чертоги мрачные ступал,

И полутьму ты разрезаешь,

От света скрыта колыбель,

Дверь за собою закрываешь.

Над очагом своей судьбы,

Что есть последнее спасенье,

Фигура жуткой худобы,

Скелету равное сравненье,

И колыбельную без слов,

Изольда пела, утешенье.

В морщинах кожа и давно,

И волос редкий пал на спину,

Былого всё в ней лишено,

Но ты привык, и как рутину,

Ты принимаешь, и взирал,

На духа падшего картину.

«Скажи, Изольда, ты ль молилась,

Безмолвным идолам страниц?»

«Ты прав, Арториус, лишилась

Иной надежды, даже ниц,

Упала я, и я взывала,

Но не увижу мёртвых лиц».

У колыбели замирая,

Ты заглянул во глубину,

И дочь там младшая, живая,

И тем встречавшая весну,

И сном блаженным забываясь,

В защиты матери плену.

«Обед с семьёй ты не делила,

И отвернулась ты от всех».

«За Ирмой только лишь следила,

Дитя последнее, успех,

Я ей пророчу, обещаю,

Ей не познать жестокий грех.

Во Мёртвых Край не забирая,

Её безжалостный Судья,

Не Валан-Хайса поступь злая,

Не равнодушная ладья,

Он не придёт за ней, я знаю,

Нет смерти хладного копья».

«Изольда, ты…я понимаю.

Но по причине я иной,

Тебя я речью прерываю,

И я оставлю трон пустой,

Сей замок скоро покидаю,

И дому нужен голос твой».

И лишь тогда она посмела,

От колыбели взор поднять.

«Покинешь? Но…» – и дрожью тела,

И страх читается, понять,

Трудом ничтожным показалось.

«Но если снова…и опять?»

«Покой, Изольда, сохраняя,

Ты говорила, не придёт,

Судья за ней и усмиряя,

Ты свои страхи, не падёт,

Клинок суда на плечи Ирмы,

Но не забудь других почёт.

Я твой покой затем сминаю,

Хочу напомнить о других,

Два сына, дочь, напоминаю,

Они живые и твоих,

Уже давно речей желают,

И слов желавшие благих.

Я понимаю, ты былыми,

Живёшь ты памятью тех дней,

Живёшь ты мёртвыми, живыми,

Пренебрегаешь, одолей,

В моё отсутствие ступая,

Лишь слово малое пролей.

Винить тебя я не посмею,

Но разделить я не могу,

Путь прозябания, идею,

Напоминаешь мне слугу,

Что лишь склоняется под волей,

Путь безнадёжный, я не лгу».

За словом сим и оставляя,

Но понимает всё она,

За колыбелью наблюдая,

От горя мать давно больна,

Но излечиться не желает,

Но и отнюдь не спасена.

«Моя история привычна,

Я в рабство продан был отцом,

Шестой я сын и тем обычна,

Род не считавший то грехом,

Голодной смерти избежали,

Одним и будет меньше ртом.

Стирая пальцы в кровь трудами,

Гнилая щётка верный друг,

Доску галеры мыл слезами,

И не прощали мне недуг,

От кашля согнут вполовину,

И нет мне помощи вокруг.

Едва я старше стал и цепью,

Прикован ставший к кораблю,

Но лучше так, чем проклят степью,

И быть изгнанником. Петлю,

Сжимавший в пальцах еженощно,

Но повторял, ещё терплю.

Клеймили сталью и угрозы,